товаров ветвятся, как настоящий лабиринт. Ливерпуль – мировая столица работорговли. Корабли каждые три дня вырываются из его портов стрелами и летят обескровливать Африканский материк. Почти половина невольничьих судов на всех морях мира отчаливала из этого богатейшего города с десятикилометровой набережной. В Ливерпуле разыскания Томаса Кларксона не остались незамеченными. Они нарушили спокойный ход этой колоссальной машины, приносящей неисчислимую прибыль.
Преследователи всё ближе. Это не горстка пьянчужек, какие за то время, что он в городе, несколько раз пытались его запугать. Они куда решительней и действуют слаженно. По тому, как они молча проверяют проход за проходом, сразу ясно, что это не любители. Они – наёмные убийцы, которым могущественные люди хорошо заплатят за брошенный в порту труп Томаса Кларксона. Стоит им заявиться в приёмную семейства Тарлетонов или Бланделов на Лорд-стрит, и их вознаградят за услуги.
Шаги совсем рядом. Вдруг на глазах несчастного запыхавшегося Палмера Кларксон резко забирает влево и, вырвавшись вперёд, бежит к воде у дока. Добежав до края, он исчезает. Палмер подбегает следом и останавливается за шаг до того, как упасть в реку. Он наклоняется к чёрной воде. Пристань здесь очень высокая: деревянный настил далеко выступает над рекой. Палмер высматривает в водоворотах Кларксона. Но напуган он вовсе не исчезновением почти незнакомого паренька, а перспективой оказаться лицом к лицу с убийцами.
Стук шагов за спиной всё ближе. Палмер не решается нырнуть. Вдруг чьи-то цепкие пальцы хватают его за лодыжку. Рука протиснулась между досок настила.
– Спускайтесь! – слышится шёпот Кларксона. – Я здесь.
Юноша укрылся под пристанью.
Несколько секунд спустя преследователи скрипят досками у них над головой. Сидящие на поперечинах беглецы не смеют вздохнуть. Они ждут. Убийцы ходят над ними.
Наконец всё стихает. Палмер съехал с балки куда-то набок и хочет пересесть, но Кларксон знаком останавливает его. Там, наверху, убийцы всё ещё прячутся во мраке, подстерегая малейшее движение.
Кларксон вспоминает последние месяцы, когда его жизнь изменилась.
Через несколько дней после поездки в Портсмут он решился представить первые результаты своих разысканий о зверствах работорговли. Это случилось в Лондоне, 22 мая 1787 года, в подсобном зале типографии некоего Джеймса Филипса. За столом в чернильных пятнах собрались двенадцать человек. В этом почтенном собрании Кларксон был самым юным.
Сперва он зачитал эссе, которое написал два года назад на латыни для Кэмбриджского университетского конкурса. Тема: «Законно ли делать человека рабом против его воли?» В конкурсе он стал участвовать ради стипендии. Но, углубившись в назначенную тему, обнаружил нечто куда более важное: немыслимое злодейство, миллионы насильно лишённых дома человеческих жизней. И уже не мог оправиться от такого.
Рассказывая об этом перед немногочисленной аудиторией, Кларксон больше всего следил за типографом, Джеймсом Филипсом. Это он устроил собрание: по случайности именно ему выпало напечатать студенческое эссе, взявшее на конкурсе первое место. И прочитанное поразило его точно так же.
Прячась под настилом, на котором стоят пять убийц, Томас Кларксон вдруг вспоминает обращённые на него серьёзные лица после его выступления. Несколько минут спустя на листке, взятом из печатного станка, был создан «Комитет за отмену рабства». Кларксон победил.
Но сразу после того, как все подписались, ему дали понять, что против многомиллиардных прибылей от работорговли одних заметок будет мало. Чтобы изменить мнение людей, поколебать парламент, потребуется больше доводов: что-то такое, что произведёт в головах тектонический сдвиг. Что он думает делать в этом направлении? И что ему для этого нужно?
Томас Кларксон обвёл глазами одиннадцать взирающих на него мужчин. И просто попросил коня. Несколько дней спустя он уже скакал по дорогам.
– Они ушли, – шепчет Палмер рядом.
Кларксон прислушивается. Он прав. Наверняка их там уже нет.
– Постойте, – говорит Кларксон, – вы не ответили на мои вопросы.
Палмер встаёт и, балансируя, идёт по поперечине.
– Сделаете ещё шаг, – шепчет Кларксон, – и я закричу. Они услышат, хоть уже и ушли.
Палмер останавливается. Потом оборачивается.
– Что вы от меня хотите? – спрашивает он.
– Вы были старпомом на судне «Шпион».
– О чём вы? Я только что вернулся из двухлетнего плавания с капитаном Харрисоном на «Братьях». Харрисон – уважаемый джентльмен.
– Я о вашем прошлом плавании, с другим капитаном. Вы ведь прежде ходили вместе с капитаном «Шпиона».
– Его имя станет последним словом для всякого, кто его произнесёт.
– Однако вы, Палмер, согласились встретиться со мной…
Тот молчит. Он передумал. Он больше слышать не хочет про эти корабли с живым товаром. Ноги его на них больше не будет. Никогда. Он так решил, едва сошёл на берег прошлым летом.
– Палмер, я задам вам только один вопрос, – говорит стоящий перед ним юноша. – Если я скажу вам, что матрос Питер Грин был замучен тем самым капитаном до смерти на берегу реки Бонни в Африке, может ли это оказаться правдой?
– А если я скажу вам, что может, – отвечает Палмер, – если скажу, что человек, о котором вы говорите, так обращается со своими белыми моряками, хватит ли у вас воображения представить, что он делает с чёрными невольниками в трюме?
Юноша смотрит на него.
– А теперь дайте мне уйти.
Уже несколько недель расследование Томаса Кларксона об условиях, в которых пребывают на судах рабы, расширилось и до матросов. Он предчувствует, что та часть общества, которую не тронет участь невольников, хотя бы возмутится положением моряков на таких судах. Любые средства хороши, чтобы остановить эти зверские шестерни.
Благодаря связям типографа Филипса в таможенной канцелярии Кларксон подробно изучил портовые книги. Он подсчитал, что за последние пятнадцать лет на невольничьих судах умерло пятнадцать тысяч ливерпульских моряков. Только за прошлый год – тысяча сто шестьдесят.
Он размышляет над вопросом Палмера. Как представить участь запертых на нижней палубе невольников? Кларксон знает, как не хватает ему свидетельств этих мужчин и женщин. Он искал их всюду, где только был.
– Я вынужден лишь воображать, что им приходится пережить, – шепчет Палмеру Кларксон. – По эту сторону Атлантики их голосов никак не услышать.
Оба молчат. Уже много месяцев Томаса Кларксона как подменили. Он одержим своей целью. И эта лихорадка его не отпускает. Несколько недель он провёл в Бристоле. Затем отправился в Ливерпуль, останавливаясь в каждом прибрежном городе. Он как только ни рискует: проскальзывает на корабли, стоящие у пристаней, собирает вещественные доказательства, расспрашивает живых, узнаёт всё, что может, про мёртвых. Его жизнь сменила масштаб. Она растянулась на тысячи других жизней. В его тетрадках копятся бессчётные свидетельства.
Томас Кларксон кладёт Палмеру руку на плечо.
– Если ещё что-то вспомните, я ночую в трактире «Королевский герб».
– Ничего я не помню.
– Прощайте, Палмер.
– И как меня зовут, тоже
