Тогда как Байкер подставил собратьев осознанно и вероломно, участковый Войтенко заложил своих коллег, повинуясь, в первую очередь, условному рефлексу, а во вторую — безусловному чувству справедливости.
Инстинкт накопления был развит у Войтенко с пятилетнего возраста. Причем развит он был определенно сильнее, нежели у его сводного брата. И того и другого в первую пятилетку их жизни наградили фаянсовой свиньей с отверстием для монет. Но свинья будущего участкового оказалась раза в два крупнее, чем свинья его сводного брата, и, чтобы наполнить ее, требовалось приложить большие усилия. Приходилось воровать, мошенничать, играя в «трясучку», недоедать и выклянчивать. Случалось, что и били.
Словом, ребенок, согласно медицинскому определению, перенес в детстве тяжелую психическую травму. Травму, возможно, даже более чувствительную, чем жертва какого-нибудь инцеста. Беспристрастно и, так сказать, с завязанными глазами сравнивая два эти предательства, следует признать, что предательство участкового извинительнее, чем предательство Байкера.
Тут же и справедливость, как смягчающий фактор. Невозможно выплачивать участковым такую зарплату, когда на их содержании «Волга», дача с участком в двадцать соток, вольер с производителями-ротвейлерами и жена, которую тоже иной раз надо покормить. Кто вник в материальное положение участкового? Министр внутренних дел? Фракция коммунистов? Начальник районного отделения милиции Трепыхалов? Нет. Вник в него Лыжник.
Таким образом, когда оперу Шолохову оказывали первую помощь, в противоборство вступили два рассмотренных предательства. Байкер вызвал из участка наряд, а Войтенко, прежде чем уехать на дачу под Можайском, доложил по телефону Лыжнику, что дежурная группа уже выезжает и что на все про все у налетчиков осталось минут пятнадцать. Лыжник мгновенно связался с Малютой.
— Понял, — ответил тот, выключая мобильник.
Малюта стоял посреди гостиной, рассматривая своего бывшего партнера по судоходному бизнесу. Дрозденко сидел в кресле напротив и выглядел достаточно дико. В том, что перед ним Дрозденко, Малюта не сомневался. О смерти Капкана он, разумеется, знал из «ежедневника». Но на день смерти Дрозденко в той же «книге провалов» значилась только одна запись: «Молоток и гвозди. Возможно, хотел начать ремонт».
В мозгу Глеба Анатольевича, между тем, существовали не сплошные провалы. Он замечательно помнил, что вызвал Антона Дрозденко в Москву. Дрозденко на совет директоров не явился. Значит, он был предупрежден и спрятан Капканом до окончания финансовой операции, связанной с аннулированием совместных банковских активов «Ферст Ойл Компани». Доверенность же сучий выкормыш Дрозденко выписал на подельника, а сам зарылся в норе у знакомого актеришки до возвращения Капкана из Африки, чтоб вместе с ним отчалить во Франкфурт. Но предусмотрительный вождь перехватил Капкана сразу после заземления в Шереметьево-2. И копию доверенности тоже перехватил, заверенную либерийским адвокатом Дрозденко.
— Такова жестокая логика разума, — закончил вслух Глеб Анатольевич сублимацию несколько сумбурных своих умозаключений. — Совсем одичал, Антоша? Все сидишь да прикидываешь, куда Капкан подорвал? А это я его подорвал. Игра слов, типа.
«В прострации малый, — по-своему расценил Малюта молчание Дрозденко. — Обделался от страха и внезапности».
Дрозденко для чего-то был одет в защитного цвета плащ-палатку, да еще и с капюшоном. В таких плащах когда-то щеголяли офицеры старого образца. Пальцы его, тонкие и длинные, будто отлитые из воска, вцепились в подлокотники антикварного кресла.
— Скульптура Данилы-мастера «Каменный свисток», — обернулся Малюта к телохранителю. — История, малыш, повторяется дважды. Первый раз как трагедия, а второй — для тугодумов.
Хариус, разумеется, также опознал сидевшего. Но, по его разумению, был это хозяин квартиры горемыка Брусникин, а вовсе не Дрозденко. Хотя после встречи в аэропорту паренек неуловимо изменился. Не внешне, а словно бы изнутри.
В зрачках его, чуть заметных под ниспадавшим капюшоном, тлел какой-то холодный пламень, пронзая насквозь всякого, подобно лезвию адмиральского клинка, добытого Соломоном у такого же, как он сам, пройдохи за сумму, на которую в Сингапуре можно было отдыхать дней десять, ни в чем себе не отказывая.
Невольно у Хариуса подогнулись колени, и участилось биение сердца его.
— Мать мою драть! — В комнату заглянул Пузырь. Актера Брусникина он прежде не видел даже в рекламе стирального порошка, поскольку за версту обходил включенный телевизор как потенциальный разносчик лучевого заболевания. — Дрозденко! А базар был, что Жало с Хариусом его в бетон закатали!
— Это шутка такая? — покосился на телохранителя Малюта.
Вызывать огонь на себя, объясняя шефу, что к чему, в планы Хариуса не входило и раньше, а нынче — тем более. Коли Малюта утверждает, что перед ним Дрозденко, стало быть, так оно и есть.
— Не помню я, — процедил, отворачиваясь, Хариус. — Что-то с памятью моей стало.
— Случается, — неожиданно проявил сочувствие шеф. — «Ежедневник» для записей купи. Чуть что забыл — сразу туда. А где Соломон?
Соломон, запершись на щеколду, принял мужественное решение отсидеться.
— Прихватило, — донесся его слабый голос из санузла.
— Я тебя на часовые ремешки израсходую, — обратился Глеб Анатольевич к воображаемому Дрозденко.
На осунувшемся лице его отставного партнера по бизнесу не дрогнул ни один мускул.
Между тем время поджимало. Малюта вынул из-за пазухи никелированную баночку.
— Хариус!
Хариус удалился на кухню.
Пузырь, пока суд да дело, протянул обреченному пленнику сигарету.
— Закури, баклан. У нас и не такие закуривали.
Сигарета сама собой вдруг вспыхнула, опалив Пузырю кончики пальцев.
— Вот черт! — Бандит уронил сигарету на ковер и ошалело уставился на Родимчика, занимавшего у двери позицию с помповым ружьем наперевес. — Нет, ты видал?!
Убийца остался безучастен к феноменальному случаю.
— Хариус! — гаркнул Малюта.
Телохранитель вернулся с десертной ложкой. Манипуляция по скоростному приведению босса в надлежащую форму была им отточена до совершенства. Расплавив на ложке дозу героина, он перетянул исколотую татуировками и следами от иглы руку Глеба Анатольевича тонким резиновым шлангом и вкатил ему, что называется, по первое число. Глаза у Малюты сразу заблестели.
— А где Капкан? — оживился Малюта, глянув на часы. — Ах, да. Капкан в «ежедневнике». Пора валить. Лыжник донес, что мусора через пятнадцать минут нагрянут. У кого еще котлы отстают на полчаса?
В стане налетчиков его сообщение вызвало тяжелый переполох. Хариус плечом вынес дверь санузла и за шкирку вытянул оттуда Соломона, успевшего приспустить брюки.
— Теща пшенкой отравила, — простонал опытный мошенник, хватаясь за живот.
