спину подушку. В руках его была книжка, которую он при их появлении захлопнул и отбросил в сторону. На его вопросительный взгляд Валентина Захаровна спросила:
— Можно мне при этом поприсутствовать?
Саша кивнул:
— Да, пожалуйста. Если будете вести себя тихо и не задавать вопросов, то оставайтесь. Сядьте только куда-нибудь, не стойте. Это может довольно долго продолжаться. Полчаса, а может, даже и дольше.
Он перевёл взгляд на Машу и похлопал себя по бёдрам.
— Устраивайся верхом, Машка! Лицом ко мне. Сейчас будем грызть гранит науки!
Маша улыбнулась и ловко взлетела на кровать. Устроилась попой у него на коленях, уставилась на него. Он хмыкнул:
— Так… Расстегни нижние пуговицы халатика и откинь полы в стороны. Я положу руки тебе на бёдра, а ты свои уложишь поверх моих! — повернув голову в сторону матери, которая уже уселась на стул в изголовье кровати, он без усмешки сказал. — Если вам неприятно это видеть, лучше уйдите сразу. Не нужно нас отвлекать, когда мы начнём…
Она кивнула.
— Я потерплю. Не обращай на меня внимания.
Саша кивнул и погладил обнажённые бёдра Маши от коленок и до самых трусиков. Найдя оптимальное положение для своих рук, он сказал:
— Устраивайся удобнее. Тебе придётся провести некоторое время в неподвижности. Не в полной неподвижности, разумеется. Двигаться можно, но постарайся при этом меня не отвлекать. Можешь, например, руками двигать. Договорились?
— Угу…
— Не задерживай дыхание. Дыши нормально. Сейчас мы с тобой займёмся подготовкой. Нужно расслабить твои мышцы. Если почувствуешь, что тебе стало неудобно сидеть, поменяй позу. Сейчас смотри в мои глаза и думай о моих руках.
— Что думать?
— Всё равно что! Постарайся на пару секунд сконцентрироваться на них. Дальше уже моя забота. Готова?
Маша кивнула и уставилась в Сашины глаза. Секунд через десять взгляд её «поплыл». Даже внешне её тело сделалось мягче и как будто круглее. Она немного ссутулилась. Саша тихонько сказал:
— Всё, Машка!… Можешь закрывать глазки и заниматься своими мыслями. Ты мне больше не мешаешь…
* * *
Двадцать семь минут не происходило ровным счётом ничего. Машенька свесив голову вниз сидела с закрытыми глазами верхом на Саше. Его глаза тоже были закрыты. Было полное ощущение, что они оба просто спят. Через двадцать семь минут Саша пошевелился. Сначала вытащил из-под Машиной руки свою правую руку, потом левую. Маша тоже ожила. Она подняла голову, выпрямила спину, открыла глаза и похлопала ресничками. Зевнули они одновременно. Саша поёрзал:
— Слезай! У меня ноги затекли!
— Всё уже? — Маша перешагнула через его ноги и уселась на пятках лицом к нему.
— Угу… Всё… Давно уже всё. Последние минут пятнадцать я проверял тебя…
— А я ничего не чувствую.
Маша вытянула руки над головой, сцепила пальцы в замок, снова зевнула и потянулась.
— А что ты хотела почувствовать? — усмехнулся Саша, рывком усаживаясь прямо. — Пойдёшь в школу, сразу поймёшь, что произошло. Можешь у Натки какой-нибудь учебник за десятый класс попросить и полистать. Или маму попроси. Она задаст тебе пару вопросов из учебника, а ты постарайся ответить.
— Всё равно из какого учебника? — улыбнулась она.
Саша усмехнулся, вскакивая на ноги:
— Всё равно!
Глава 28. Лидочка Милославская
4 ноября 1971 г.
И вот всегда так с этим чёртовым Кузнецовым! Начинается вроде как шутка, а потом не знаешь, куда от стыда деваться! Правильно говорит тётя Зина: присматривайся к серьёзным мальчикам! Это она всех студентов, даже шестого курса, так называет. Присматривайся, говорит, к серьёзным! Даже если и не удастся самой поступить и выучиться на врача, то хоть мужа с хорошей профессией себе найдёшь!
Сколько себя помнила, всегда она её жалела. Они с мамой её с самого детства за дурочку держали. Ну или не за дурочку, а за чересчур легкомысленную особу. Ну и пусть думают, что хотят! Ей всё равно! Что она может поделать, если ей серьёзные не нравятся, а нравятся такие вот шалопаи, как этот Кузнецов? С серьёзными скучно. Сколько раз уже и мама, и тётя Зина пытались познакомить с серьёзными. И что? И ничего! Пригласят как бы случайно на дачу какого-нибудь очкарика, а ты не знаешь, о чём с ним разговаривать.
Лидочка стояла под душем в ванне у себя дома, поворачивалась под горячими струями, а душа её кипела. Аж булькала от негодования! Сегодня началось вообще безобидно. Пришёл в деканат и принёс профсоюзные ведомости и деньги своей группы. А она, как назло, за пару минут до этого целую коробочку канцелярских скрепок рассыпала. Ползала по полу между столами и собирала, когда открылась дверь. Подняла голову над крышкой стола, а он увидел её и тут же в улыбке расплылся до ушей.
— Ты от кого там прячешься, душа моя?
Это он её так называет. Обычно зовёт Лидочкой, а иногда, для разнообразия, зовёт вот так — «душа моя». Иногда ещё может мадмуазелью назвать, но это редко.
Стоя на коленях, сдула со щеки упавшие волосы, провела рукавом по покрытому испариной лбу и спросила. Спокойно так спросила и даже внушительно!
— Тебе чего, Кузнецов?
— Ведомость принёс и деньги… — а сам обходит оба её стола. Шею вытянул, так ему любопытно стало. Пытается понять, чего это она на коленках стоит.
А столы у неё расположены интересно. Во-первых, их у неё два. Один для пишущей машинки, а второй просто так. Ну, то есть не просто так, конечно, а для того чтобы за ним сидеть. Если писать там что-нибудь нужно или «Огонёк» свежий полистать. Или просто с умным видом сидеть и ничего не делать.
Да, так вот, столы! Оба её стола, составленные в виде буквы «Г», стоят сразу слева от входа в приёмную. Тот, на котором стоит машинка, смотрит лицом на дверь кабинета декана. Хотя, какое лицо может быть у стола? Ах, неважно! А к лицу этого стола приставлены четыре стула. На них дожидаются своей очереди студенты, которых декан по какой-то причине вызвал к себе. Понятно, не для того, чтобы конфетами угощать! На этих стульях сидят тихо, склонив головы и думают о вечном! Или о радостях армейской службы! Это тётя Зина так говорит. Сколько раз уже бывало, что посидевших на этих стульях тётя Зина твёрдой рукой вычёркивала из списков студентов…
Да… А чтобы в приёмной поменьше места занимать, к столу с машинкой второй стол приставлен вплотную. Кстати, очень удобно! На левом краю стола с машинкой, куда всё равно рукой не дотянешься, стоит горшок с небольшим лимонным деревом. Во-первых, красиво, а во-вторых, за
