рукой там, где не достаю.
Мы оба вновь впадаем в какой-то будто транс, охватывает страсть, сексуальное напряжение. В крови коктейль от любви и жажды. Иначе не получается.
Алекс накручивает мои волосы на кулак, чтобы не мешались. Сжимает. Свободной рукой ведет по члену. Чуть оттягивает его, направляя меня к мошонке, которую тут же облизываю, догадываясь, как ему это нравится. Едва он отпускает ствол, я вновь захватываю в плен головку. Вожу рукой вверх-вниз, слюны много, это легко получается. Алекс дергается, сжимает крепче волосы.
— Мы не обсудили. Куда. Можно кончать, — выпаливает.
— Я люблю тебя, — отвечаю. Разве еще нужны какие-то ответы?
Раз я люблю тебя, ты можешь кончить, как тебе хочется. Мне это будет приятно. Его жидкость теплая, солоноватая, необычная на вкус, но не противная. Ее много. Я проглатываю, еще раз облизываю головку.
Рафа падает на подушки. Я тут же забираюсь сверху. Устраиваюсь на нем в позе наездницы. Его глаза закрыты, между бровей складка. Он дышит, отдыхает, чувствует. Он опустошен, а во мне, напротив, море энергии!
— Ты мой, — выпаливаю бесстыже. — Только что я была твоей. А теперь ты мой.
Он открывает глаза. В них чувства. Острые, как бритва. Я режусь душой, сердцем, мне нравится. Его руки на моих бедрах как-то сразу. Поглаживают
— Я хочу, чтобы ты был только мой. Слышишь? Именно в этом смысле. Только мой. Если ты хочешь, чтобы я был счастлива, если любишь… то должен дать мне больше, чем обещал изначально.
Алекс переворачивает меня и нависает. Плитой придавливает к матрасу, я изо всех сил обнимаю его руками и ногами. Срывается на дрожу и толкается бедрами, будто во мне.
— Какая наглая содержанка, — приподнимет брови.
Щипаю его изо всех сил.
— Эй!
Морщится, но не защищается, позволят.
— У тебя будет со мной всё, что захочется. Я буду стараться. Я всё для тебя сделаю.
Глава 32
Столько бодрости, словно всю ночь проспала. Хотя в действительности — ни минуты.
Ношусь по номеру будто обе ноги здоровы. Собираюсь. Алекс развалился в кровати, отдыхает под белой простыней. Смотрит на меня. Зевает.
— Я опаздываю. Это ты виноват. Ты во всем виноват, — бормочу под нос. Замираю перед зеркалом, начинаю причесываться. — Всю ночь с тобой… всё это. Я на Игры прилетела, а не… вот это вот.
Он смеется.
— Я закончу дела в два и приеду. Продолжим?
— Да! — выпаливаю. Кидаюсь к сумке, перетряхиваю ее.
Он смеется.
— Вот что значит, восемь лет разницы. Я выжат, она носится.
Передразниваю. В действительности мой энерджайзер и правда притих. Мы как-то слишком ярко мирились, иногда было даже стыдно, столько ощущений и откровенной близости. Но стыдно, если кто-то увидит. Алексу всё нравилось, перед ним не было.
— Да где же они! Еб вашу мать! — кричу я. Мы маски сорвали, можно уже не держать марку, что неженка.
— Ого как она умеет, — Алекс падает на подушку и смотрит в потолок. — А с виду такая милая.
— Несмешно! Я не могу найти шпильки. Да где они!
— Расчешись просто.
— Ты не понимаешь! Это особенные чемпионские шпильки. Шпильки победителя. Сегодня Таня выступает второй, и всё должно быть безукоризненно. Чтобы у нее всё получилось. Блин-блин-блин! Я не могла забыть их дома! Я тогда умру на месте! Зачемя вообще без них летела!
— Малыш, даже если мы снимем частный самолет, чем окончательно убьем Бориса, мы не успеем до выступления Тани. Купи другие. Никто не узнает. Я буду молчать.
— Даже под пытками?
— Хоть яйца отрезай.
Усмехаюсь его готовность поддержать бред, что несу.
— Да нельзя другие! — Вижу в боковом кармане бордовый мешочек, выхватываю его и прижимаю к груди. — Вот они! Боженька, спасибо! Спасибо тебе огромное!
— Они волшебные? — спрашивает Алекс.
— Да. Самые настоящие.
Делаю прическу перед зеркалом. Закалываю волосы, заливаю лаком. Всё по правилам.
— Таня, возможно, даже не узнает, что ты там.
— Это неважно. Мои девочки должны получить всю поддержку и волшебство, какое только есть.
Заканчиваю с прической, натягиваю спортивный костюм. Кроссовки.
— Куда ты, блин, собралась, недоцелованная? — рычит он.
Время поджимает, такси уже ждет, но не могу уйти просто так. Подбегаю к Алексу, целую его в щеки, в губы. Мы крепко обнимаемся, словно неделю не виделись.
— Я проведу пару созвонов и приеду к тебе, — говорит он. — Если накатит, просто помни, что для меня ты лучшая. Самая лучшая. А я не просто левых хер, я скоро запущу батареи в космос. Блядь, я это сделаю Ива.
— Я знаю, — улыбаюсь. — Понимаю, что твоя работа важна. Люблю тебя. Спасибо, что ты у меня есть.
Он улыбается. А когда я выхожу из номера — вновь натягивает на лицо простынь. Смеюсь!
Прошлая ночь была горячей как ад, прекрасной как мечта, жаленной как любовь. Он хотел меня всё время так сильно, что сердце замирало. Двигался, вжимал в себя. Он стонал, когда кончал в меня или на меня. Он прижимал потом к себе, он что-то говорил на ухо.
Боже…
Он был так глубоко, любил так нежно и чувственно, страстно, до моих слез, до своих ругательств.
Не знаю что это, если не любовь. Мне кажется, на одной похоти невозможно так наслаждаться человеком. Да, влечение бывает сильным, я могу такое представить, наверное. Но после секса оно ведь пропадает и переключаешься на что-то другое, привычное, важное. У нас оно не пропадало ни разу. Даже после близости он прижимал к себе и целовал мои пальцы. В подтверждение своим признаниям. Уже больше не скрывая и не сдерживаясь.
Прыгаю в такси, водитель протягивает стаканчик кофе и шоколадку.
— Хорошего завтрака, — говорит на английском.
— Вау, спасибо! — отвечаю, вновь улыбнувшись. Это Алекс, конечно, заказал. Мы хотели с ним пойти позавтракать в семь, но не смогли встать. Позаботился.
Всё, что он сказал вчера, бесспорно, вскружило голову. И да, я отдаю себе отчет, что он сложный и что с ним нелегко. Ну не бывает среди гениев простаков и добряков! В большом бизнесе, как и в проф спорте, лишних людей нет. Все до одного особенные. Алекс — ходячий импульс, эти его особенности еще… Но когда он говорит о чувствах, когда доказывает поступками, я понимаю, что с этим можно справиться.
Ссору — прекратить физически. Не в плане подраться, а просто уйти и разобраться с эмоциями в спортзале, обидные слова — простить. Не знаю. Наверное! Я простила и снова ему поверила. Да как тут не поверить?
Он тогда выгнал меня из больницы по одной причине, оказывается, — умирал
