дерьмо…
– Этого не может быть, слишком рано, – заверила Ирис. – Ложная тревога. Пройдет.
В доказательство своей правоты она со стоном согнулась пополам. Жанна вскочила на ноги.
– Едем в роддом.
– Не торопись, никакой срочности нет. Акушерка говорила, что схватки бывают за несколько недель до родов, все будет… ААААААААААААХ ЧЧЧЧЕРТ, КАК БООООООЛЬНО!
Жанна замирает на несколько бесконечных мгновений, но тут же собирается с духом и тащит Ирис… в роддом.
На третьем этаже она понимает всю бессмысленность затеи: у Ирис на каждой ступеньке случается схватка. В таком темпе к первому этажу ребенку исполнится три года. Жанна достает телефон и звонит Виктору, тот появляется через минуту и несет будущую мать с вещами вниз на руках.
По счастью, роддом находится через две улицы от них. Виктор сопровождает женщин, Ирис несколько раз останавливается перевести дух, прислоняется к Жанне, которая вздрагивает при каждом новом стоне. Она никогда так «активно» не участвовала в беременности и тем более в родах, но волнуется не только по этой причине. Жанна испытывает к Ирис и Тео чувства, которые до недавнего времени были ей неведомы. Она никогда не стала бы утверждать, что любит их как собственных детей. Она их просто любит и поэтому волнуется.
– Наверное, это из-за татена[58] Тео, – выдыхает Ирис между схватками. – У него был странный вкус, но я постеснялась сказать.
– Ирис, ты рожаешь, – спокойно, но твердо отвечает Жанна.
Ирис отнекивается до следующей волны боли.
В приемном отделении Жанна объясняет причину их появления и начинает подбирать требующиеся документы, доставая их из сумки Ирис. Когда пациентку уводят в смотровую, Жанна решает уйти в зал ожидания, но ее окликает Ирис:
– Побудешь со мной?
Жанну не приходится уговаривать. Сначала она стоит в углу, чтобы не мешать врачам. Увиденное потрясает ее. Врач-мужчина пристраивает на живот Ирис два датчика, и на экране появляются цифры.
– Это сердечный ритм вашего малыша. А это – интенсивность схваток. Скажите, когда почувствуете приближение следующей.
Женщина-гинеколог осматривает промежность Ирис, и Жанна, поддавшись порыву любви и сострадания, подходит, чтобы погладить ее по лбу.
– Все будет хорошо, вот увидишь.
– Они со мной только время теряют, – отвечает Ирис.
Гримаса искажает ее лицо, и Жанна видит, как натягивается кожа на огромном, твердом животе роженицы. Цифра на экране растет. Акушерка снимает перчатки и подходит к Ирис.
– Дело пошло. От нас вы уйдете с малышом.
Ирис смеется и плачет одновременно. Жанна берет ее за руку и поглаживает кожу пальцем.
– Останься со мной, ладно?
Жанна кивает и спрашивает первую же женщину в розовом халате, где можно ненадолго прилечь, чтобы не упасть в обморок.
78
Тео
У Натали отвратительное настроение. Нужно хорошо знать булочницу, чтобы понять это, ведь настроение у нее всегда плохое, но сейчас она не только вздыхает каждые десять секунд, но и ворчит. Звук напоминает скорее жужжание газонокосилки, не желающей трогаться с места. Виной всему Лейла, посмевшая оспорить мнение хозяйки перед клиентом. Он попросил не слишком поджаристый багет, Натали протянула ему совсем коричневый, а Лейла предложила другой, побелее. И Натали заклинило.
– Ты не можешь позорить меня перед покупателями! Кем ты себя возомнила? Не забыла, кто из нас опытнее? На кого я похожа?
На последний вопрос у меня есть ответ, но он вряд ли ей понравится. При малейшей возможности Лейла жестами изображает отчаяние или передразнивает Натали. Я смеюсь, но с опаской – как бы мегера не заметила! Она и так уже нас спалила…
Мы с Лейлой касаемся друг друга при каждой встрече, это сильнее нас, я никогда ничего подобного не чувствовал. Хочу все время видеть, осязать, слышать Лейлу. Ну вот, она прошла мимо, когда я готовил английский крем, и тихонько погладила меня по заднице. Раздался душераздирающий вопль.
– Что это такое?! – вопрошала Натали, указывая пальцем на мою… филейную часть.
– Это? – переспросил я. – Вроде бы мой зад.
– Не умничайте, я все прекрасно поняла. Зачем ты его потрогала, Лейла?
– Уж точно не нарочно, просто поскользнулась и уцепилась за первое, что попалось под руку.
Не рассмеяться было почти невозможно.
– Вы хороводитесь?
– Вовсе нет! – хором ответили мы.
– Слушайте оба! Я за вами слежу. Никаких интрижек на рабочем месте, здесь вам не съемки «Любовных историй»!
Я не понял, что она хотела сказать, но отвечать на всякий случай не стал. Мы продолжили работать, надеясь, что убедили Натали, хоть я и сомневался.
В кармане вибрирует телефон, я прячусь, чтобы взглянуть, иначе Натали снова начнет меня гнобить. Звонит Жанна. Я закрываюсь в кабинке, шепчу:
– Ничего не случилось?
– Ирис рожает.
Придется перетерпеть последние три часа – просить Натали, чтобы отпустила пораньше, бесполезно. Освободившись, мчусь в роддом. Какая-то женщина спрашивает, кем я прихожусь Ирис.
– Ее сын.
Она провожает меня в палату.
– Дело может затянуться, – предупреждает она. – Телевизор включить?
– Спасибо, обойдусь.
Ответив, я сразу пожалел, что отказался: телефон почти разрядился, а в воображаемый мир в стрессовом состоянии не попадешь. Ладно, буду читать «Распорядок дня» и плакаты о кормлении и первом контакте «кожа к коже»[59]. Пересказываю их Лейле, чтобы повеселить, а час спустя она появляется с зарядкой и сандвичами.
У меня комок в желудке, я и крошки не могу проглотить, но заставляю себя – ее забота растрогала меня до слез. Лейла чуткая и все понимает.
– Тебе страшно?
– Чуточку.
– Ты очень ее любишь?
Я отвечаю не сразу – слишком это ново и необычно, информация еще не введена в мою внутреннюю базу данных.
– Да, очень. Жанна и Ирис – моя семья.
79
Ирис
Габен спит у меня на груди.
Габен, Доминик. Второе имя моего отца.
Я не знала, чего ждать. Некоторые женщины рассказывают о любви с первого взгляда, другим требуется время, чтобы по-настоящему встретиться со своим ребенком. Я была готова к тому и другому. Случилась вспышка. Мое сердце стало больше в два раза, чтобы малыш занял в нем свое место. Когда акушерка положила его на меня, я прочла по его глазам все, что он хотел мне доверить, все наше будущее. Я чувствую себя… завершенной – теперь, когда мой сын появился на свет и заполнил пустовавшее место.
Санитар везет мою кровать по коридорам, я возвращаюсь в палату. Жанна шагает рядом. Она не покидала родильный зал все девять часов, держала меня за руку, подбадривала, успокаивала, но затыкала уши, когда я ругала весь мир. Время от времени ее сменяла моя мать – она приехала, как только узнала, и добралась до Парижа к полудню.
Открывается дверь, и я вижу спящего в кресле
