звездчатая пробоина. Сын последнего хорезмского хана зашатался, борода его вкупе с нижней губой отвисла, обнажив песочного цвета зубы. Монголоидные глаза неестественно распахнулись, зрачки поплыли вверх.
Вадим подобрал винтовку и проткнул Керима штыком насквозь.
Выжившей из ума гиеной закричала Гюльчатай. С еще не восстановившимся дыханием она, сидя на песке, стиснула рукоять револьвера обеими руками, повела вилявшей мушкой в сторону Вадима. Крутолобый резиновым чертиком выскочил из ящика и обрушил на ее темя несоразмерно большой кулак. Она выпустила оружие и повалилась на спину. В одну секунду с ней рухнул и ее царственный супруг. Они замерли, распростерши руки, сповно протягивая их друг к другу. Ни дать, ни взять, финал киноленты о несчастных влюбленных. Но Вадим, которого иной раз до озноба пробирала картинная смерть Веры Холодной на полотняном экране, не почувствовал сейчас ничего: ни жалости, ни содрогания от свершившейся трагедии.
Первое, что он сделал, — кинулся к Аннеке, отбросил упавшую на ее лоб прядь волос и заглянул в лицо.
— Она тебя не р-ранила?
Он видел, что Аннеке невредима, но хотел услышать ее голос.
— Нет… — пошевелила она сухим ртом. — Стрелять мимо… я жить… только испугаться…
Она так переволновалась, что с трудом проговаривала простейшие фразы. Но это ничего, отойдет.
К Вадиму подскакал человечек, вылезший из гроба. Он был смешной — весь как на шарнирах и потому сгибавшийся в самых неожиданных местах.
Вадим обнял его, как родного брата.
— Здравствуй, Пафнутий! Вот уж подарочек, так подарочек…
— Узнал меня ты как? — спросил человечек напевно.
Пафнутий входил в ту же особую группу и служил под началом у Барченко шестой год. Его прозвали «русским Гудини» за необыкновенную способность высвобождаться из любых оков, цепей, пут, а также запаянных и заколоченных гвоздями вместилищ. Провести в гробу сколько угодно времени было для него делом навычным. Пафнутий родился в семье одной из раскольничьих общин, где его сызмальства приучили корежить нормальный речевой строй, из-за чего он изъяснялся как бы навыворот. А еще среди его недальних предков были зыряне, от него Вадим и постиг азы этого исчезающего языка.
— Р-распознать тебя мудрено. Вырядился, как Яншин в «Р-ревизоре»… Я до последнего сомневался, ты или не ты, но надо было что-то делать…
Это была правда. Пафнутия загримировали ювелирно, а лежал он неподвижнее индийского йога, так что Вадим не сразу расстался с мыслью, что в гробу не мавзолейный поселенец, а живой и, кроме того, знакомый человек. Пришлось пойти на риск. Он на ломаном зырянском попросил Пафнутия встать на счет «три» и, как уже известно, не прогадал.
— Не знал я, правильно как, — заоправдывался Пафнутий, точно на него навесили Бог весть какие обвинения. — Не хотел испортить все. Лежал, мозгами ворочал… И тут ты: оти, кык, куим! Придумал отлично!
Он отклеил усы, бородку, стащил с головы маску, изготовленную из каучуковой пленки, и стал самим собой. Чужеродными деталями в его образе были только щегольский костюмчик и лакированные боты.
— Ты пролежать много часов, пока лететь из Москвы? — поразилась Аннеке, оглядывая металлическую коробку, в которой Пафнутий в буквальном смысле упал с неба.
— От Москвы зачем? До Самарканда в кабине долетел, лег потом уже. Аэроплан сбили когда, страшно было… Но стенки крепкие, выдержали, не ушибся даже.
— Да как ты вообще в Самарканд попал? Р-рассказывай! — потребовал Вадим, для которого в этой истории оставалось еще немало пробелов.
Пафнутий, перескакивая с пятого на десятое, разъяснил, что московские агенты Керима давно попали в поле зрения ОГПУ, их пасли около года, выжидали. Было указание не трогать их, покуда не появится возможность выйти на самого Керима. Когда пришла депеша от Вранича и выяснилось, что Керим затесался в экспедицию, зубры угро арестовали одного из агентов, да так, что прочие об этом не узнали. Арестованный выдал на Лубянке всю сеть и сознался в том, что Керим задумал похитить переправленное в лабораторию тело вождя. Сей же час была устроена засада, и похитителей повязали прямо возле стеклянного колпака, под которым на прозекторском столе почивала мумия величайшего в мире госдеятеля. Над мумией уже который день трудились физиологи — латали, штопали, подмазывали, проще говоря, придавали ей кондиционный вид накануне предстоящей круглой годовщины революции. Охрану лаборатории нарочно ослабили, чтобы у керимовцев и мысли не возникло отказаться от своего намерения.
Покусившихся на священное схватили всех до единого. В ночь после ареста вытрясли из них подробности операции, а заодно явки, пароли и адреса, благодаря которым удалось в кратчайшие сроки ликвидировать столичную паутину Керима. Но он со своими телохранителями, а правильнее сказать, телохранительницами, продолжал обретаться в Южном Туркестане. Разработкой плана по устранению опаснейшего басмача занялся лично Вячеслав Рудольфович Менжинский, председатель Главного политического управления. Он уже заготовил циркуляр, коим предписывалось изыскать и перебросить в район крепости Янги-Таш кавалерийскую сотню, но Барченко предложил другой вариант.
— Поелику не ведаем точного числа мятежников и их укрывища, — сказал он, — несть резону атаковать в лоб. Зачнем гонять стрельцов взад-вперед, измотаем силы, а Керим, для которого пустыня есмь кров родимый, все едино увильнет, а того паче внезапными наскоками обескровит что сотню, что эскадрон, что цельный полк.
Посему благоразумнее было б захватить нечестивца врасплох, для чего составил хитромудрый Александр Васильевич таковое предначертание. Пусть Керим думает, что обвел всех вокруг пальца.
Сейф, собранный по рисунку Вранича, доставили в Самарканд. Сопровождали его пять обученных бойцов ОГПУ, шестой сидел за шгтурвалом. Имелся еще и седьмой — Пафнутий, — которого нарядили в партикулярный костюм, загримировали и уложили в ящик, снабдив пистолетом и гранатами, запрятанными под подушку.
Замысел заключался в следующем. Аэроплан должен был сесть близ крепости. Особистам под видом рабочих и сопровождающих приказывалось выгрузить сейф и оценить численность противника. Они были вооружены по последнему слову техники — ручные пулеметы, скорострельные автоматические пистолеты, слезоточивый порошок, придуманный в Америке и активно применявшийся с начала двадцатых годов. Все это, помноженное на внезапность, должно было, по мысли Барченко, помочь гэпэушникам покончить с бандой Керима, сколь бы многочисленной она ни являлась. Важнейшая функция отводилась Пафнутию — на его исход из гроба делалась главная ставка. Шеф не без оснований полагал, что на Керимовых рубак, не блиставших образованностью, это опереточное представление окажет парализующее воздействие.
Все бы, может, и пошло по задуманному, если б не перестраховщик-пилот. Не увидев среди встречавших аэроплан ни Вадима, ни Вранича, ни красноармейев, он заподозрил, что Керим уже расправился с ними и не станет церемониться с прибывшим отрядом. Группу сопровождения могли скосить уже на выходе из кабины.
В салоне (Пафнутий слышал это через
