повела детей на прогулку.
Глаза у Анны расширились. Гвидо, глядя в землю, отрицательно покачал головой.
– Потом, как она утверждает, ей пришлось пойти вбок по склону за старшей девочкой, которую вынесло на санках за пределы трассы.
– Наталия не старшая, а младшая! – поспешно вмешалась Анна.
– Ш-ш-ш. – Розальба поднесла указательный палец к губам. – Продолжайте, доктор, я слушаю.
– Она потеряла ориентацию, попыталась везти детей на санках, но веревка оборвалась, и они пошли пешком.
Рация затрещала. Розальба дважды нажала боковую кнопку.
– Она не может точно сказать, ни сколько времени прошло, – продолжал врач, – ни где примерно это было. Утверждает, что они спускались через небольшую рощу и вышли из нее. И что еще примерно через час, когда уже стемнело, она решила двигаться дальше одна. Дети не могли больше идти, и она оставила их где-то у валуна.
– У валуна? – переспросила Розальба.
– Да, у валуна, у какого-то очень приметного камня. Она сказала им не сходить с места, обняться и ждать ее возвращения. Потом пошла на видневшиеся вдали огни поселка, что заняло у нее вроде бы полчаса, но в этом месте она постоянно путается. Дальше, по ее словам, она упала и, возможно, отключилась на какое-то время. Ей удалось подняться и пройти еще немного, и больше она ничего не помнит.
– Что она видела по дороге? С трассы она сошла влево или вправо? Еще какая-нибудь растительность ей попадалась? Шла все время по снегу? Что она говорила?
– Про все про это ничего. Она была в шоковом состоянии. Мы дали ей успокоительное, жаропонижающее и обезболивающее. У нее трещина в ребре. Давление высокое. Мы держим ее в тепле. Нужно подождать, пока получится более связный и адекватный разговор.
Розальба встретилась глазами с Анной и Гвидо. Гвидо протянул руку, и она передала ему рацию.
– Доктор Ансельми, добрый вечер, это доктор Бернабеи.
– Здравствуйте, доктор.
– Как вы думаете, я могу поговорить с синьорой?
– Не сейчас. Я хочу, чтобы она сначала успокоилась. У нее нижнее давление сто десять.
Гвидо глянул на Анну, потом на Розальбу. Снова нажал кнопку и заговорил:
– Вам сказали, что она в положении? Что известно о состоянии ребенка?
– Доктор, мы делали узи.
– Ритм сердца нормальный?
– Она не беременна.
– Она потеряла ребенка? – Его глаза расширились, перехватили взгляд Анны.
– Нет-нет, никакого ребенка, эндометрий в порядке, овуляция.
– Но доктор…
– Синьор Бернабеи, я покажу вам результат, когда вы приедете. Синьора не беременна, абсолютно точно.
Гвидо отпустил кнопку. Розальба забрала у него рацию, отошла в сторону. Он посмотрел на жену, пытаясь поймать ее взгляд, но Анна, не обращая на него внимания, блуждала глазами по линии гор. Ее тело дернулась, будто она собиралась резко повернуться, но потом снова застыло в прежней позе.
– Я знал, – произнес Гвидо с детским выражением лица.
Анна, оставив его, направилась к Розальбе, которая вместе с Санте и другими мужчинами-волонтерами изучала карту местности. Уже рассвело.
– Есть две основные каменистые зоны, – пояснила Розальба. – Предположительно, та, что нам нужна, – вот здесь. – Она ткнула пальцем в карту. – Перед ней как раз лесок, и она ближе к подъемникам. Сколько могли пройти такие малыши?
– Она врет, – вздохнула Анна. – Пытается пустить нас по ложному следу.
– Мы должны попробовать, – отозвалась Розальба.
Передав карту Санте, она взяла Анну под руку и потянула к машине. Гвидо, свесив руки по бокам, не двигался с места. Четверо волонтеров отбыли на снегоходах.
– Я знаю, чего ты боишься. Но не могла она их убить. – Розальба быстро моргнула два раза.
– Почему не могла?
– Она бы не сочинила тогда столько подробностей. Она хитра, намного хитрее, чем можно подумать.
– Она мне угрожала.
– Она говорила, что причинит вред детям?
– Нет, – вздохнула Анна.
– Она их не тронула.
– Она ведь мне позвонила, Розальба.
– Я уверена, что все, что ты мне рассказала, соответствует действительности, но не забывай, что это твоя версия.
– То есть?
– Ее слово против твоего. И против слов твоего мужа. Как ты слышала, она утверждает, что повела детей на прогулку с его ведома.
– Не может этого быть, и это единственное, в чем я действительно уверена.
Розальба вздохнула:
– Она сообразительна и прекрасно знает, как представить дело. Говорит, будто повела их на прогулку с согласия Гвидо. Она их не тронула, но потеряла. И пошла за помощью, понимаешь? В ее версии есть логика.
– Но это неправда! – заплакала Анна.
– Конечно, неправда. Но наличие этой версии указывает на то, что она их пальцем не тронула.
Анна помотала головой. Розальба достала из кармана шоколадку, разорвала обертку, помогая себе зубами, и поднесла Анне к губам. Та приоткрыла рот; шоколадка была каменная.
– Ты должна верить.
– Уже больше шестнадцати часов прошло.
– У детей температура тела выше, чем у взрослых.
– Снег всю ночь валил.
– Послушай меня, я выросла в горах, и о холоде мне известно все. Я знаю, какова сопротивляемость человеческого тела и какой у него потенциал. Умереть не так просто. – Розальба, улыбнувшись, вернулась к Санте.
Анна заметила, что вертолет тоже исчез. Последний раз она видела его из гостиницы. Летал он, лишь пока было темно.
Ей давно уже хотелось в туалет, она не могла больше терпеть. Капля мочи просочилась в трусы, стало горячо. Она заспешила к туалету. По дороге увидела, как Розальба возбужденно разговаривает с только что прибывшими карабинерами. Перед кабинкой стояли двое. Женщина лет шестидесяти спросила:
– Вы мама деток?
– Да.
– Проходите, синьора, вперед. Когда освободится, конечно.
– Спасибо, – ответила Анна, прикрывая нос шарфом.
– Не в первый раз тут теряются, знаете ли, – продолжала женщина. Через весь лоб у нее шла горизонтальная морщина, глубокая и потемневшая. – Гора небольшая, но трассы не обозначены как следует. Вам бы пожаловаться куда надо. Не знаю, где этим занимаются. – Она глухо кашлянула.
Анна кивнула в ответ.
– Восьмилетняя девочка в две тысячи десятом. Бедняжка. – Женщина поднесла ко рту платок, вытерла губы. – Простите, мне не следовало этого говорить. Я уверена, что их найдут целыми и невредимыми, ваших деток.
– А вы-то что здесь делаете? – перешла в наступление Анна. Она не могла поверить, что ей такое осмелились сказать. От бушевавшей внутри ярости она готова была броситься на стену.
– У меня смена на фуникулере.
Дверь туалета распахнулась, и Анна поспешила внутрь. Вонь стояла невыносимая; посеревший снег словно бы впитал в себя весь смрад. Она сходила в туалет, и к горлу подступила тошнота. На выходе женщина улыбнулась ей.
Анна ощутила какую-то нечеловеческую ненависть, которая словно бы вытекала из многократно усилившейся тревоги. По принципу матрешки: за каждым новым страхом скрывается еще один, более грозный.
Она огляделась вокруг. Казалось, что-то происходит: никто больше
