Книга Сердце убийцы - М. Джеймс

Наручники. Он надел на меня наручники. И в другой руке у него еще одна пара.

— Левин! — Я выкрикиваю его имя, не в силах полностью осознать происходящее. — Что ты… ты не можешь…

— О, я, конечно, могу, — уверяет он меня. — Ложись на кровать.

— Я…

Черт. Слышать, как Левин Волков, мой похититель, таким тоном приказывает мне лечь на кровать, пока одно из моих запястий приковано наручниками к кровати, заводит меня больше, чем следовало бы. От этого по мне пробегает дрожь, я застываю на месте достаточно надолго, чтобы он издал стон разочарования.

— Прекрасно. Он хватает меня за талию, бесцеремонно швыряет на кровать и хватает за другое запястье, прежде чем я успеваю увернуться, застегивает на нем другой наручник, а затем наполовину перепрыгивает, наполовину перелезает через меня, чтобы закрепить другой конец наручника за столбик кровати с другой стороны от меня.

— В тот самый первый день, когда ты проснулась, я сказал тебе, что привяжу тебя к кровати, если понадобится, — резко говорит Левин, стоя в ногах кровати и глядя на меня. — И после сегодняшнего я сказал тебе, что позабочусь о том, чтобы ты больше не выходила из этой комнаты.

— Что… как я должна писать? Или есть? — Я смотрю на него недоверчиво, в ужасе. — Левин…

Он ухмыляется. 

— Слышать, как ты произносишь мое имя, умоляя, будучи прикованной наручниками к моей кровати…

Черт. Он возбужден. Я вижу это отсюда, – толстую выпуклость в его джинсах, которой он так часто щеголяет рядом со мной точно так же, как мои трусики слишком часто бывают влажными из-за него. Но не прямо сейчас. Прямо сейчас я зла. Я прикована наручниками к кровати и не возбуждена. Я зла. Вне себя от ярости.

Верно?

Верно же?

21

ЛЕВИН

Я не уверен, что когда-либо за всю свою гребаную жизнь был более возбужден, и во всем виновата Лидия Петрова.

Секс, особенно с ней, был последним, о чем я думал, когда, выйдя из ванной, обнаружил, что ее нет. Интересно, поскольку буквально накануне вечером я довел ее пальцами до оргазма, а затем кончил прямо на ее платье. Но в тот момент я был так зол из-за того, что она снова меня переиграла, что я даже больше не думал о том, что я был в душе, что мне хотелось присоединиться к ней в постели, гладить ее руками, пока она сонно не проснется, а затем делать с ее расслабленным, податливым телом все, что угодно.

Я был чертовски взбешен.

Было нетрудно догадаться, куда она отправится в первую очередь. Она снимала столько денег, сколько могла, в банкомате, который был ей хорошо знаком, тот, что напротив ее квартиры, а затем поднялась наверх, чтобы забрать все остальные вещи, без которых, по ее мнению, не могла жить. После этого она отправилась бы на ближайшую железнодорожную станцию, которая доставила бы ее к бабушке.

Я знал, куда она направляется, я был просто рад, что застал ее в ее квартире, прежде чем преследовать ее на вокзале или следовать за ней в какой-нибудь другой город. Возможно, тогда я действительно потерял бы самообладание.

Но сейчас…

Я стискиваю зубы, борясь с волнами возбуждения. Я знал, что планировал сделать, но я не был готов к тому, насколько великолепно она будет выглядеть, прикованная наручниками к моей кровати, к тому, как легко множество сценариев заполнят мой разум, всем тем, что я мог бы сделать с ней там, пока она лежит в основном беспомощная и связанная.

Она вне себя от ярости, ее светлые волосы спутались вокруг лица, голубые глаза горят, ее тело абсолютное совершенство даже под толстой одеждой, которая на ней надета, и я хочу трахнуть ее так сильно, что это причиняет боль.

Я никогда не пользовался женщинами и не собираюсь начинать сейчас. Но мне приходится физически отстраняться от Лидии, удаляясь в ванную, пока она извивается и проклинает меня оттуда, где я ее удерживаю, и всю дорогу я сжимаю челюсти.

Что она делает со мной? Я чувствую себя почти физически расстроенным рядом с ней, как будто я не контролирую свои эмоции и определенно не контролирую реакции своего тела. Я законно зол на нее за то, что она подвергла нас обоих такой большой опасности, и все же прямо сейчас я чертовски тверд, мой член вот-вот прорвется сквозь ширинку джинсов, как будто я не излил свою сперму на нее прошлой ночью, потому что потерял контроль над своим возбуждением.

Я бы сделал почти все, чтобы вытащить ее из своего гостиничного номера, чтобы перестать испытывать подобные чувства, кроме одной вещи, которая действительно помогла бы – позвонить Владимиру и сказать ему, что я не могу закончить работу. Это не только означало бы понижение в должности или что хуже для меня, это передало бы ее тому, кто займет мое место, кому-то, кто наверняка будет гораздо менее мягким и всепрощающим.

Мысль о том, что чьи-то руки прикасаются к ней любым способом, заставляет меня чувствовать жажду убийства. Я не хочу, чтобы к ней прикасался другой мужчина, даже Гриша, который должен это сделать, чтобы мы выполнили эту работу. Мысль о том, что кто-то причинит ей боль, вызывает у меня желание содрать кожу с этого человека, просто думая об этом.

Эта ревность, которую я чувствую, это чувство собственничества вышло из-под контроля. Я никогда ни к кому этого не испытывал, и невозможно, чтобы я начал сейчас, за исключением того, что так и есть. У меня такое чувство, что она сводит меня с ума.

Я открываю краны в ванной, плещу в лицо ледяной водой. Это вызывает достаточный шок в моем организме, чтобы на мгновение уменьшить мое возбуждение, и я смотрю в зеркало, все еще мокрый, свирепо разглядывая себя.

— Возьми себя в руки, Волков. Она обычная девушка. Скорее всего, в Москве есть еще сотня таких девушек, как она. Когда это будет сделано, найди одну, найди двух, черт возьми, найди пятерых, если хочешь, и трахай их всех сразу, пока не насытишься. Но не позволяй себя убить из-за...

Я слышу, как она тихонько хнычет из спальни.

Черт возьми.

Я достаточно успокоился, чтобы не выходить из себя из-за нее, но мое возбуждение упрямо отказывается спадать. Я чувствую, что был в состоянии полу-твердости или