его одного. Он начал паниковать, недоумевая, что происходит. Свет померк, сигнализируя о том, что артистка на трапеции вот-вот начнет свое выступление, и Колин последовал за Горди, который сейчас разговаривал с рингмейстером и полицейскими.
Колин запаниковал, когда они переглянулись. Что, если они пришли забрать его домой? Наверное, его маме надоело ходить в магазин за пивом и сигаретами, и она послала их за ним. Ну, он не собирался возвращаться. Ему все равно. Она ему не нравилась, и он ей не нравился, и вообще она не очень-то любила своего собственного ребенка.
Он повернулся и побежал в противоположном направлении. Горди бросился за ним в погоню вместе с двумя полицейскими, но Колин ни за что не собирался возвращаться в тот дом. Он побежал через кулисы. Горди уже почти догнал его, когда раздался громкий крик: люди, поднимавшие один из тяжелых столбов на веревке и колесе для замены сломанного за пределами шатра, услышали суматоху, поднятую полицией, рингмейстером, Колином и Горди. На мгновение их внимание рассеялось, и столб, слишком тяжелый для веревки, дернулся, когда веревка оборвалась. Столб рухнул на землю, упал на двух клоунов и пригвоздил их обоих намертво.
Он очнулся в больнице, не зная, сколько времени там пролежал. Слегка повернув голову, посмотрел в сторону и увидел, что его друга на кровати рядом с ним осматривает врач. На голове и шее его товарища красовалась повязка. Он держал глаза открытыми, но не двигался. Он закричал, и к нему подбежали врач и медсестра.
— Все в порядке, ты в порядке. У тебя просто сильный удар по голове, в отличие от твоего друга, который принял на себя основную тяжесть падения и получил разрыв гортани. Он не может говорить. Так что это очень важно: ты можешь сказать мне свое имя, сынок?
Он задумался. Как его звали? Началась паника. Он не мог вспомнить, но потом в памяти всплыло имя.
— Колин… Я Колин, а это Горди. С ним все будет в порядке?
Доктор взглянул на медсестру, которая смотрела на двух полицейских, стоявших у его кровати.
— Колин, этот человек — Горди Маршалл?
Колин кивнул, затем поморщился от боли, пронзившей его голову.
— Да, это Горди. А что?
Доктор повернулся к полицейским и кивнул.
— Нам просто нужно знать, чтобы мы могли с ним все уладить.
— Понятно. Почему полицейские здесь? Они преследовали нас. Я не сделал ничего плохого и не собираюсь идти домой. Я достаточно взрослый, чтобы остаться в цирке, если захочу.
— Конечно, да. Тебе не нужно идти домой. Я думаю, эти полицейские захотят потолковать с тобой. Ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы поговорить с ними?
Он кивнул.
— Хорошо, вот молодец.
Самый крупный из двух мужчин подошел к его кровати.
— Колин, почему ты побежал, когда нас увидел?
— Я не хочу возвращаться домой. Мне здесь нравится. Я испугался, что вы заставите меня вернуться к маме.
— Ты был днем с Горди?
— Нет, он пошел гулять один.
— Ты знаешь куда он пошел?
Колин помедлил. Он не хотел, чтобы у его друга возникли неприятности — и что такое разрыв гортани?
— Все в порядке, сынок; мне просто нужно знать, видел ли ты, куда он пошел.
— Он пошел в парк. Я подумал, Горди разозлился на меня, и пошел за ним, чтобы извиниться, но он заговорил с какой-то девочкой на детской площадке, и я решил вернуться в фургон.
* * *
Сержант Янг понимающе кивал, пытаясь записать все, что рассказывал ему парень. Он не ошибся. У них появился свой монстр, и он вырядился клоуном. Сплошные грязные, гнилые трюки. Все знали, что дети любят цирковых клоунов и не думают, что за улыбающимся лицом прячется зло. Они поняли, что это клоун, потому что, когда переносили тело Эстер, под ней оказался раздавленный букет шелковых цветов — таких, какие клоуны вытаскивают из рукавов.
У Янга имелось все что нужно. Ублюдок на койке напротив не мог ни пошевелить головой, ни говорить из-за травмы, но это неважно. Он оставит с ним одного из своих парней до тех пор, пока тот не будет достаточно здоров, чтобы перевести его в тюрьму. Этот больной ублюдок больше не причинит вреда детям, потому что, как только он поправится, его повесят. По мнению Янга, больница напрасно тратила свои время и ресурсы на убийцу.
Глава 17
Уолтер Лейси чувствовал себя не очень хорошо. Открыв глаза, он задался вопросом, где же, черт возьми, оказался. Он знал, что не лежит в своей постели, это совершенно точно. Попытался пошевелиться и услышал стонущий скрип пружин в старом прохудившемся диване. Уолли застонал еще громче. Он не помнил, как ложился на диван, не помнил, как вообще ложился спать. На самом деле он даже не знал, какой сегодня день и который час.
Нащупывая в кармане свой дрянной телефонный аппарат, он почувствовал под пальцами гладкий, прохладный, шелковистый материал клоунского костюма. «Что ты наделал, Уолли? Почему ты одет в этот костюм и почему ничего не помнишь?» Паника заполнила его грудь, он попытался встать с дивана, но ему стало жарко и закружилась голова. Должно быть, он подхватил вчера в доме той старухи какую-то гадость. Там было довольно грязно.
Перекатившись, пока не упал с дивана на четвереньки, он застонал еще громче. Ему казалось, что его голова вот-вот взорвется и мозговой сок, и вещество останутся на стенах и мебели. Его тело пропиталось застоявшимся потом. Он чувствовал запах затхлости при каждом движении, поскольку все вокруг пропиталось этим ароматом.
Встав на ноги, он зашагал вперед, боясь, что упадет и не сможет подняться. Ему удалось удержаться на ногах, и Уолли направился в сторону тесной ванной комнаты. Распахнув дверь и включив свет, он схватился за потрескавшуюся, грязную раковину и уставился в разбитое зеркало. Его лицо посерело. По щеке расплывалось большое красное пятно. Он наклонился ближе. Что это? Он начал тереть его кончиками пальцев. Облизал их, потер след, потом снова облизнул и зарычал.
Кровь. Засохшая кровь. Металлический привкус невозможно перепутать, и она покрывала все его лицо. Посмотрев вниз, увидел, что его руки окрашены в тот же цвет. Страх заполнил все его тело: он сделал что-то очень плохое. Уолли знал, что сделал, но что и кому? Когда он посмотрел вниз на костюм клоуна, то закричал. Белый шелковистый материал приобрел темно-красный оттенок.
Он попытался снять его с себя, вертясь в тесном пространстве и молясь, чтобы костюм не прилип к его коже,
