Повисла тягостная тишина. Дара невозмутимо нарвала сон-травы и вновь плела венок. Ярина сражалась с нахлынувшим стыдом.
– Почему я тебя так вижу? – наконец сдалась она.
– Ты человек. Люди видят меня иначе, каждый по-своему. Потому редко кто причинит берегиням вред. Твоя же удавка не дает чарам закрепиться в сознании. Потому ты так забавно реагируешь.
– А Гор? Разве у чародеев нет защиты?
– Он всего лишь мальчишка. Чтобы выстроить защиту, нужны опыт и сила, у него пока нет ни того, ни другого.
– А нечисть?
– Нечисть не люди, чтобы доверять глазам. Зрение обманчиво. Здесь нужны другие чувства. То, что ты видишь, может быть мороком. Самый добрый человек может оказаться убийцей, самая искренняя улыбка – лживой. Страх прячут за злобой. Ненависть – за страстью. Люди обманываются так же легко, как обманывают сами.
Ярина только хмурилась, она слушала очередные поучения в пол уха. Дара говорила отстраненно, венок плела не глядя. Получалось ловко: ни один лепесток не смялся. Вот бы ей так научиться!
Приглядевшись, она едва не ахнула: ладони и пальцы берегини сплошь покрывала сетка мелких шрамов. Белые, тонкие – они были старыми и очень глубокими. Даже думать страшно, насколько острое лезвие их оставило.
Дара заметила ее взгляд, но руки прятать не стала.
– Это было давно, – просто сказала она. – В другой жизни.
– Расскажи, – попросила Ярина. – Ты назвала дивь братьями. Ты их видела?
– Дивь? Видела, – с таким же безразличием откликнулась берегиня.
– И город?
– Нет, когда Дара появилась, там уже лежала Пустошь.
– Расскажи. Какими они были?
Бельчонок очнулся, пришлось посадить его на землю. Он тут же взобрался по ближайшему дубу наверх, только рыжий хвост мелькнул среди веток.
Матушка говорила, ни единого изображения диви не осталось даже у магов. Надо бы у Гора спросить, но интереснее узнать у того, кто своими глазами видел древний народ. Только Дара не спешила делиться воспоминаниями, и Ярина снова поразилась, как погибший охотник добился ее любви.
– А хозяин избушки? – снова попыталась она. – Предатель.
Берегиня глянула на нее потрясенно, но тут же успокоилась, словно напомнив себе:
– Ах да, ты же ходила на Топи. Никогда бы не подумала, что старые кочки разговорятся с человеком.
«Да они поразговорчивей тебя были», – сердито подумала Ярина в ответ.
– Ты не ответила, – напомнила она.
– И не собираюсь, – откликнулась берегиня, горько искривив губы. – Если о войне и лесе я расскажу, то о проклятом доме откровений не жди.
– Ты же хотела, чтобы я тебе поверила, – поддела Ярина.
– Есть границы, которые нельзя переступать. Ты же не тычешь в спящую гадюку палкой. Иные воспоминания лучше не вытаскивать на свет. Иначе они оживут, чего бы мне не хотелось.
Ярина тяжко вздохнула и замерла, скрестив руки на груди. Хватит с нее загадок!
– Тогда зачем ты позвала меня? – с вызовом спросила она.
Дара обернулась, но Ярина была слишком зла, чтобы снова испугаться. Кажется, берегиню это позабавило.
– Просто хотела показать тебе кое-что. – Она отправилась вперед, ничего не оставалось, как пойти следом. – Уже скоро.
Лес и вправду резко отступил. На смену молодой зелени пришли мертвые изломанные стволы, едва державшиеся на узкой кромке выжженной земли. А за ними, насколько хватало глаз, сияла на солнце равнина. Гладкая, как зеркало. Все оттенки меда смешались в ней: от сливочного до гречишного.
Зрелище завораживало. Одно дело – парить над лесом, другое – стоять на самом краю Янтарной Пустоши и слушать, как пронзительно плачет над ней ветер.
Зачарованная, Ярина качнулась вперед и едва не оступилась. Дотронуться до переливающейся глади было все равно, что древний курган осквернить. Ни к чему тревожить сон Пустоши.
Она была живой.
Вот сейчас волны янтаря разойдутся, плеснут на землю, и из глубин поднимется величественный замок, заблестят на солнце острые шпили, полетят из окон невиданные существа…
– Я подумала, тебе стоит взглянуть, – равнодушный голос спугнул видение. Волшебство рассыпалось в дым.
Ярина даже не обернулась к берегине.
– Зачем? – затаив дыхание спросила она.
Дара не ответила. Вместо этого на голову лег венок из сон-травы. От удивления Ярина даже дернуться не успела, как ее поглотила темнота.
***
– Очнись! Да очнись же!
На щеки словно кипятком плеснули, в нос ударил резкий запах. Ярина закашлялась и принялась отбиваться, не сразу сообразив, что ее немилосердно трясут.
– Ярина!
Голова гудела, глаза не желали открываться, но Ярина пересилила себя и… Гор был слишком близко. От него снова разило зверобоем. На мертвецки-бледном лице застыла тревога, волосы падали на глаза, мешая, убрать их он не пытался.
– Что… – выдавила она, но кашель скрутил – не дал закончить.
Гор выругался и стащил с себя плащ, накидывая ей на плечи.
– Пей. – Под носом оказалась баклажка, из горлышка крепко пахнуло травяной настойкой. Ярина хлебнула и снова закашлялась: горло обожгло, но по телу мгновенно прокатилась теплая волна, унося с собой поселившуюся в голове муть.
– Ты как?
– Лучше, – ответила Ярина, оглядываясь.
Мертвое почерневшее дерево угрожающе нависло над головой, растопыренные ветви щетинились шипами во все стороны. Мертвая земля скрипела под пальцами.
А паре шагов сверкала Пустошь. Живая, ласковая, теплая. Она завораживала и манила, переливаясь в лунном свете…
– Нет, – Гор снова оказался нос к носу к ней, отгоняя морок. – Не смотри туда.
Ярина смутилась, опустив взгляд и сразу нашла пропажу: венок лежал рядом, наверно слетел, когда колдун тормошил ее.
– Дара! Зачем она?..
– Что? – Гор так тревожно вглядывался ей в лицо. Боялся, что она опять свалится без памяти?
Пальцы все еще тряслись, и ухватить венок удалось не сразу:
– Она надела его мне на голову, – растерянно пробормотала Ярина.
– Что за бред? – Гор осторожно, как ядовитую змею, взял несчастное украшение и тут же отшвырнул, будто обжегся.
– Она усилила природную магию цветов, – хмуро пояснил он, вытирая руки платком. – Некоторая нечисть так умеет. Не понимаю только – зачем. Это на нее не похоже. И, скажи на милость, что ты здесь делаешь? Я же сказал тебе сидеть дома!
– Я и хотела! Но она попросила проводить ее, сказала – хочет что-то показать.
