я выпрямляюсь. То, что могло бы здесь произойти, произойдет не сегодня.
32
Близится новогодняя ночь, а у меня нет никаких планов. Раньше самая главная ночь в году ввергала меня в уныние из-за отсутствия друзей и нормального общения. Я убеждала себя, что все живут лучше, чем я. Но сейчас я знаю, что по большей части это все ерунда. Слишком многие жизни, кажущиеся безупречными, – попросту выдумка. Люди делятся хорошим и умалчивают о плохом. Захватывающая – ослепительная, припорошенная снегом, такая романтичная, что сердце замирает, – новогодняя ночь бывает только в кино.
В моей памяти сам по себе всплывает вечер с Симеоном, и я гадаю, как будет встречать Новый год он. Не сомневаюсь, что он выбирает из множества вариантов, что его зазывают в компании интересных и красивых людей. Уверена, он ни разу не вспомнил меня после того, как мы расстались у меня на пороге. Странно то, что меня огорчает эта мысль. Обычно мой незамужний статус меня не беспокоит. У меня нет времени на отношения, слишком я поглощена работой и уходом за отцом, да и подходящих кандидатов обычно не наблюдается. Но Симеон – особый случай. Мне очень понравилось с ним общаться, думаю, он тоже остался доволен, хотя мой внутренний радар заржавел и может сбоить. Поэтому, расставшись с ним без планов на новую встречу, даже без поцелуя на прощанье, я чувствую себя как в воду опущенная. Терзаю себя разными сценариями в жанре «что, если бы…», но вывод всегда один и тот же: я его не заинтересовала.
Миссис Пи заявляется с утра пораньше. Мы с отцом пытаемся собрать мозаику с Эйфелевой башней. Его вклад минимален. Ухудшающаяся мелкая моторика не позволяет ему крепко держать детали, хотя решетчатая структура башенных опор дается с трудом даже мне, куда уж ему. Я коротко комментирую свои успехи, и он вполне удовлетворен пассивным наблюдением, запертый в своем почти безмолвном мире.
При виде миссис Пи я говорю:
– Вы не возражаете, если на следующей неделе я на несколько дней уеду? Я предупрежу агентство, чтобы они позаботились о замене для вас, но я подумала, что на время моего отсутствия вы могли бы поселиться здесь, чтобы отец ни на минуту не оставался один.
Она не медлит с ответом:
– Да, без проблем. В приятное место собираетесь?
– В Сан-Франциско, – отвечаю я беззаботно, как будто собралась в Блэкпул, а не на край света.
Выражение ее лица немного меняется. То ли она размышляет, действительно ли готова меня отпустить, то ли чего-то испугалась. Наконец она медленно кивает.
– Хорошо. Вы надолго?
– В общей сложности на четыре дня. – Я стараюсь, чтобы мой ответ не звучал как вопрос.
– Не маловато времени для такого огромного расстояния?
Я безуспешно пытаюсь понять, опасается ли она оставаться одна или просто указывает на очевидное противоречие.
– Маловато, но больше мне не нужно. Просто хочу кое-кого найти. Свою тетку, сестру матери.
– Вы никогда не говорили о своей родне, не считая брата, – говорит она почти осуждающим тоном, но спохватывается, не дав мне обидеться. – Впрочем, меня это не касается.
Я уже готова все ей выложить про маму, Урсулу, роман отца. Мне очень нужно с кем-то об этом поговорить, и после нашего разговора в Рождество я знаю, что найду у нее понимание. Но рядом сидит отец. Я почти уверена, что он уже не воспринимает происходящее вокруг него; но вдруг какая-то частица его сознания еще работает? Каково ему будет слушать наш разговор и не иметь возможности противопоставить моей версии свою? Нет, чтобы с ней поговорить, придется выбрать более подходящий момент.
– Я только что о ней узнала, – оправдываюсь я. – То есть всегда знала, что у меня есть тетка, но как-то вылетело из головы. А тут Майкл кое-что сказал – и вспомнилось… Она живет в Сан-Франциско, вот мне и пришла мысль ее навестить.
– Чудесно, – говорит миссис Пи, выходя. – Сообщите, когда будете уезжать, чтобы я захватила с собой кое-какие вещи. Если не возражаете, я займу пустующую комнату рядом с ванной.
Если бы все было так просто!
Мои попытки узнать о погоде в Сан-Франциско в январе прерывает стук в дверь. Открываю – и вижу на пороге Симеона. На нем куртка с восковой пропиткой, кожаные прогулочные ботинки и шапка как у Шерлока Холмса. Я едва не прыскаю.
– Вот, собрался прогуляться по пустоши, – сообщает он. – Составите компанию? – Он смотрит на меня выжидающе, как пес, надеющийся на угощение. Мой список дел длиной в милю, но я воодушевленно киваю, не раздумывая.
– Отличная мысль! Только надену плащ.
– И подходящую обувь, – подсказывает он, глядя на мои розовые шлепанцы с помпонами, подарок Бет: они очень теплые, но мои ноги в них по размеру как два маленьких острова.
Туристических ботинок у меня нет, а резиновые сапоги быстро натирают ступни. Я натягиваю кожаные велосипедные ботинки, выглядящие относительно неплохо. С его курткой ничего не сравнится, приходится надеть пуховик – по крайней мере, не замерзну. Хватаю шапку и варежки, кричу миссис Пи, что ненадолго отлучусь.
– Вы выглядите как сельский джентльмен, – говорю я ему, поднимаясь по склону в направлении пустоши.
Хотела пошутить, но вышло обидно, приходится оправдываться:
– Я никогда не умела правильно одеваться для прогулок. – Пусть знает, что это моя оплошность, а не его, хотя на самом деле мне хотелось высмеять то, с какой тщательностью он экипировался.
– Если правильно одеться, никакая погода не помеха, – говорит он. – Поверьте велосипедисту. Здесь у вас самое хмурое, самое дождливое место из всех, где мне доводилось жить.
– Разве в Линкольншире не бывает дождей? – спрашиваю я.
– Таких, как здесь, по нескольку дней кряду, – нет. Это серое небо… – Он качает головой. – Оно меня убивает.
– А мне серый цвет нравится. Под серым небом чувствуешь себя в безопасности, оно тебя бережет. Не нужны мне ваши голубые небеса, как в книжках, лучше каждый день тучи.
Он на ходу поворачивает голову, чтобы видеть меня.
– Вы – странное, сложное создание, Кара Ферснби, – говорит он, и я не знаю, радоваться мне или обижаться.
Мы полчаса штурмуем холм и наконец забираемся на самую вершину, чтобы дальше пойти параллельно долине. Здесь нет ни души. Туристы, которым нравится продираться сквозь паутину, не забираются дальше прославленной скалы Корова и Теленок. Рядом с нами то и дело шумно вспархивают из папоротника тетерева, издающие утробные звуки, меньше всего похожие на птичье пение. Кое-где земля у нас под ногами опасно пружинит, дальше начинается болото. Сквозь швы моих
