— Возможно, ревную, потому что сам хочу быть тебе самым близким существом, — неожиданно признался он. — Может, несмотря на твоё воспитание в таком окружении и с такой второй половиной, не хочу верить, что ты похож на них. А ты похож на Эштрана Сирина. Пусть ты изменил цвет волос, дистанцируясь от родства с ним, но всё равно похож. И что-то такое общее есть в вашей манере поведения, такое же подчёркнутое спокойствие, словно вы куски льда.
— Если это завуалированное предложение мне выметаться из твоей башни, потому что я слишком похож на менталиста, то ты крайне непоследователен в своих поступках.
— Вот об этом я и говорю! — Элор отстранился и посмотрел на меня снизу. — Если бы не ровный тон голоса, можно подумать, что Эштран Сирин сказал — один в один! Действительно ли ты общался с ним так мало, как утверждал? Или это передалось тебе от сестры?
— Выметайся, — ровно предложила я.
Элор только шире распахнул глаза.
— Выметайся, — повторила я и встала. Отступила. На самом деле я не испытывала таких уж острых эмоций (отрешённый покой не покидал меня окончательно), чтобы прогонять его, но я хотела это сказать. И ещё я хотела закрыть тему моего сходства с дедушкой и Риэль Сирин. — Или я сейчас начну рассуждать, как замечательно, что твоя мать умерла, ведь она уже родила двух детей, почти отработанный материал, а новая избранная твоему отцу полезна: и родить больше может, и хваткая, и Видящая заодно — одни преимущества. Как замечательно, что твоя мать умерла, какая польза для общества!
Элор сначала побледнел, а потом его лицо запылало:
— Это не одно и то же! Мама никому ничего плохого не делала! Она не превращала моего брата в преступника со второй личностью в голове!
— Если ты не заметил, большинство менталистов ничего подобного не делали. И большая часть моей семьи не имеет к твоей трагедии никакого отношения.
— Они умерли из-за интриг твоего деда!
— Они умерли потому, что Риэль Сирин могла стать избранной твоего брата, поэтому убили всех, а не только дедушку. Но я почему-то не говорю, как было бы здорово, если бы ты убил Линарэна и лишил культистов и Неспящих повода явиться в мой дом!
Стиснувший кулаки Элор зарычал, меня прямо окатило его злостью, но… Ответить ему было нечего.
Подняв кресло за подлокотник, я протянула его Элору и предложила:
— Разбей, если хочешь, но это ничего не изменит.
Он забрал кресло из моей руки и поставил на пол. Упёрся ладонями в подлокотники. Длинные рыжие пряди скрыли от меня выражение его лица.
— Халэнн, я никогда не скрывал своего отношения к менталистам. Даже если ты не знал этого на момент начала службы, ты имел возможность в этом быстро убедиться, и тот факт, что ты остался, значил, что ты принимаешь эту сторону моего характера, моего мировоззрения. Халэнн, ты в постель со мной лёг, зная это всё! Так почему сейчас ты вдруг настолько обижаешься, что в ответ бьёшь меня по самому больному?
А это очень по-менталистски, да! Мы всегда находим самое больное и бьём по нему!
— Что изменилось? — Элор посмотрел на меня сквозь пряди волос.
— Не знаю, — солгала я и схватила со стола перо. Зелёное перо, подаренное Элором…
Он даже не посмотрел на него, горько констатировал:
— Если ты хотел сделать мне больно — мы квиты.
Почему всё происходило так? Что за разговоры? Он должен быть просто моим сюзереном, я — просто его вассалом. Он просто ступенька на пути к цели, и я знаю, — меня так учили! — что должна потакать ему, должна находить его слабые места, но не для того, чтобы бить, а для манипуляций.
Если он ненавидит менталистов — я по всем правилам должна поддакивать и ещё рассказывать о жестокости Эштрана Сирина, пожаловаться на своё недоимя без драконьего «р».
Я не должна даже мысли у него допускать, будто не сопереживаю его потере, не то что высказывать дерзости о полезности смерти его матери.
Я должна втираться в доверие, подстраиваться, угождать, проникать под кожу, быть его тенью, самым покладистым и верным спутником, ни в коем случае ничем не раздражать, стать идеальным непроблемным компаньоном — и этим обеспечить его поддержку в моих делах.
Так какой Бездны я выказываю ему недовольство, обозначаю никому не нужные границы допустимого? Это вообще нам не нужно, это бессмысленно и просто непродуктивно, если учесть, что мне нужна от Элора защита перед его отцом и рекомендация меня на службу в ИСБ. Или хотя бы просто договорённость отпустить меня без претензий.
Зачем для этого ограничивать его в выражениях? Зачем аналогиями пытаться донести свои переживания? Да плевать, что он там думает о менталистах и моей семье, это к службе и поиску Неспящих не относится никак.
— Извини, я просто плохо переношу заточение, — я опёрлась ладонью на секретер. — Ещё немного и просто кидаться на всех начну. Можешь попросить отца… ну… дать мне встречаться со своими служащими и вассалами, делом каким-нибудь заняться, прогуляться в Столицу.
У Элора нервно дёрнулся уголок губ:
— Отец даже не в курсе, что ты опять в моей башне живёшь. Но я поговорю с ним до собрания.
— Какого собрания?
— По поводу Лина. Ну и Пат Турина, конечно, и всего прочего. Но особенно сильно меня беспокоит Лин: скорее всего, придётся ломать его щит. — Он действительно беспокоился о брате, даже боялся за него. — Поэтому я тоже говорю больше, чем следует. Мир?
— Мир, — согласилась я.
— Тогда я пойду. Надеюсь, успею переговорить с отцом, пока остальные не собрались. — Элор остановился у двери, сжал ручку. — И Ланабет больше не Видящая. Суккуб скормила её глаза порождению Бездны.
Он вышел и бесшумно закрыл дверь.
То, что пожирают порождения Бездны и вестники, невозможно восстановить магически… получается, Ланабет теперь слепа.
Она так лихо рассуждала о силе, презирала слабость, но как она сама пережила такое?
Очень захотелось её увидеть. Узнать, как произошедшее на неё повлияло, ведь она больше не может так просто взять и треснуть собеседника лицом об стол для подтверждения своих слов или воспользоваться даром Видящей против чужой магии.
Я хотела знать, осталась ли она сильной после такого ранения, смогла ли справиться со страхами и слабостями.
Мне нужен пример того, что справиться можно с любыми неприятностями, потому что у меня, кажется, не осталось сил. Я словно потерялась, творила какие-то глупости, а опереться на наставления дедушки сейчас просто не могла. Не научил он меня, что делать, если нашей семье вдруг навредит он сам. Это казалось невозможным.
* * *
Но о том, чтобы посетить Ланабет пока не было и речи. Тем более, как я поняла, Элор не уведомил отца о текущем месте моего «домашнего ареста».
Погода за окном портилась, небо заволакивало тучами, и я решила продолжить комнатные тренировки, чтобы не думать об Элоре и катящихся непонятно куда планах и мире.
