неутомимые духи, снуют по холодным тенистым коридорам или толпятся на террасах, поучая смиренных послушников.
Харита, в пышной желтой рубахе, позвякивая золотыми монистами и браслетами, шла по террасе мимо высоких колонн, ее загорелые ноги в белых кожаных сандалиях легко ступали по холодному мраморному полу. Она знала, что предстоит столкновение, и была к нему готова.
Дважды за последние два месяца ее вызывал к себе Белрен, жрец-смотритель бычьей арены. Тогда дело ограничилось неопределенными предупреждениями, которые она проигнорировала. В третий раз ей так легко не отделаться.
Она шагнула в сводчатый дверной проем между красными лаковыми столбиками и скользнула между двумя служками раньше, чем те успели ее остановить.
Белрен, серьезный, важный, со следами шрамов, полученных на арене, поднял голову.
— А, Харита, — сказал он, вставая из-за груды бумаг. — Не ждал тебя так быстро.
— Я явилась без промедления, как пристало твоей послушной дочери. — Харита холодно улыбнулась и склонила голову.
Белрен тоже улыбнулся без теплоты и махнул слугам, чтобы их оставили вдвоем.
— Разумеется. Прошу, садись.
Он указал на обитую шелком скамью в оконной нише.
— Я постою, Белрен. Это разрешено.
— Разрешено? Харита, ты меня удивляешь. Ты считаешь меня врагом?
— Врагом? — с иронией переспросила она. — Конечно, нет. А ты меня?
— Ты знаешь, что не считаю. А не знаешь, так зря. Я твой друг, Харита. Конечно, ты в это не веришь, но я желаю тебе добра.
— Вот как! — выпалила она. — Тогда почему ты не разрешаешь мне выбирать быков? И почему изводишь нас своими дурацкими правилами?
Белрен медленно покачал головой, как бы не веря своим ушам.
— Вот видишь? Ты уже забыла свое место.
— Я знаю свое место, Белрен. Оно на арене с моими танцорами.
— Твоими танцорами, Харита?
— Да, с моими. — Она шагнула вперед, глаза ее сверкали. — Кто их учит? Я. Кто втирает бальзамы в их усталое тело, разминает затекшие мускулы? Я. Кто перевязывает им раны? Кто слушает их крики, когда по ночам им снятся страшные сны? Я.
— Не сомневаюсь, ты прекрасный руководитель, Харита…
— Прекрасный руководитель? Нет. Я — Чайки, и они — это я.
Белрен побагровел и пошел на нее. Харита не двинулась с места.
— Ты заносишься, Харита.
— Я никогда не заношусь, — выкрикнула она. — Иначе продержалась бы я так долго? — Она помолчала, потом заговорила мягче. — Ты знаешь, сколько я уже здесь?
— Знаю. Ты служишь долго и успешно.
— Семь лет я на арене. Подумай! Я танцую семь лет! Скажи, Белрен, было ли такое до меня?
Белрен на мгновение смутился.
— Нет, — тихо ответил он. — На моей памяти не было.
— И до того тоже. — Она подошла ближе. — Четыре года, как я возглавляю Чаек. Сколько из них погибло с тех пор?
— Одна или две, наверное. Тебе сопутствует удача.
— Ни одной! Никто из моих танцоров не погиб с тех пор, как я их собрала! Кто еще может этим похвастаться?
— Ты говоришь о танцах с быками, как об игре.
— Это и есть игра. Ты сам знаешь, что бы ни говорил народу. Да и народ знает, что это игра. Золото, серебро — ты думаешь, они швыряют свои побрякушки богу? Они швыряют их нам! Нас осыпают золотом.
— Это жертва. Она принадлежит храму.
— Да. Она принадлежит храму, но нам великодушно позволяют оставить немного себе. Потому что ты знаешь, на кого ходят смотреть.
— Народ ходит смотреть на священный танец, — фыркнул Белрен.
— Народ ходит смотреть на меня! — воскликнула Харита. — Или ты думаешь, что наши соотечественники ни с того ни с сего так полюбили танцы с быками? Или другие арены тоже заполнены до предела?
— Они заполнены, — осторожно возразил жрец.
— Да — когда там появляются Чайки.
— Ты возгордилась, Харита. Что, если бы я сказал, что тебе больше нельзя выступать?
Она запрокинула голову и расхохоталась.
— Нельзя выступать? Да кто посмеет это объявить? Ты? Хотела бы я на это посмотреть! Ты выходишь на середину арены и объявляешь, что Чайки больше здесь не появятся. Да тебя разорвут в клочья! Народ взбунтуется!
— Ты считаешь себя настолько могущественной?
— Не себя. Я, как и ты, всего лишь служу богу. — Она уперла руки в бока и вплотную подошла к жрецу. — Однако, когда я танцую, я становлюсь богом!
— Не кощунствуй!
— Я не кощунствую! — Она наклонила голову и сощурила глаза. — Я скажу тебе, что мой танец угоднее богу, чем все твои денежные расчеты!
— Ты думаешь, меня волнуют деньги?
— А что же тебя волнует?
Белрен помолчал, сердито глядя на нее.
— Меня волнует, что ты оскорбляешь священное искусство. Меня волнует, что ты ставишь себя выше законов храма. Меня волнует, что твое ненасытное тщеславие обесценивает танец.
— Твоими устами говорит ревность. Продолжай.
— С тобой бессмысленно говорить, Харита. Тебе кажется, что все ополчились против тебя. Ты видишь лишь то, что хочешь увидеть.
— Я вижу то, что есть, — прошипела она. Мышцы ее под тонкой тканью напряглись.
— Сомневаюсь. — Он отвернулся от нее и медленно опустился на скамью, покачивая головой. — Что с тобой делать, Харита?
— Мне все равно, что ты делаешь с другими командами. А Чайкам разреши выбирать быка. Отмени свои правила, позволь мне распоряжаться по своему усмотрению.
— И ты будешь счастлива?
— Счастлива? Я не знала, что мы обсуждаем мое счастье.
— Я сказал, что я твой друг.
— Тогда отдай нам половину сбора.
— Половину?!
— А почему бы нет? Без меня ты не получал бы и десятой доли теперешнего.
Белрен взглянул на нее в упор, потом пожал плечами.
— Половину так половину. Что еще?
— Обещай никогда больше не угрожать мне.
— Когда это я тебе угрожал?
— Когда говорил, что больше не позволишь мне танцевать. Что это как не угроза? Предостережение?
— Называй, как хочешь.
— Дай слово, — настаивала Харита.
— Я никогда не буду тебе угрожать. Это все?
Харита широко улыбнулась.
— Когда я просила чего-нибудь для себя?
— Ладно. Ты получила все, чего хотела. Взамен я тоже хотел бы кое-что попросить.
— Что именно?
— Совсем немного. — Белрен махнул рукой, показывая, что речь идет о пустяке. — Я хотел бы, чтобы ты отдохнула.
— Отдохнула? — настороженно переспросила Харита.
— Да, и как следует.
— И как же долго я должна отдыхать?
— Месяцев шесть.
— Шесть месяцев! — взвыла Харита. — Ты пытаешься меня убить!
— Я пытаюсь тебя спасти!
— От кого?
— От тебя самой! Разве ты не понимаешь?
— Если я, как ты говоришь, шесть месяцев буду отдыхать, а потом выйду на арену, что, по-твоему, будет? Ты сам был когда-то танцором и знаешь, что это значит.
— Тогда, возможно, тебе пора уйти.
Харита посмотрела так, будто ее ударили.
— Я не уйду, — прошептала она. — Возможно, я погибну
