ко рту, — Как ты мог?! Ты оставил нас одних, с таким чудовищным горем и виной. Мы бы прошли этот путь вместе, помнишь, в болезни и здравии? Но я была бы с тобой рядом до последнего. Как тебе в голову пришло, какое ты имел право лишать себя жизни? А если был шанс, нужно бороться до конца, вместе. Но ты все решил за нас, оставил нас с Темкой. Не дал нам всем этого шанса. Коля, что ты натворил... — сухие рыданья уже без слез, выворачивали душу наизнанку.
Я не знала, как мне жить без любимого человека, за что цепляться, как дышать. Чем мне дышать? Для кого бьется мое сердце, почему Коля не забрал и меня с собой?
— Я не смогу без тебя, я не выживу, — хрипела тихо, захлебываясь от боли в горле, так как слезы уже не текли. Их просто не было, их лимит закончился где-то на второй день после смерти мужа и болезни сына, — Я умерла с тобой, Коленька, ты и меня убил.
Глава 47. Наше время, отъезд
Как тяжело открыть глаза. Веки словно придавлены свинцом, пытаюсь, но удается только немного приподнять. Тошнота подкатывает к горлу, и я делаю сглатывающие спазмы, чтобы ее прогнать, но ничего не получается. Резко пытаюсь встать, отчего кружится голова и становится только хуже. Сгибаюсь в болезненном спазме, содрогаясь от выворачивающих наизнанку внутренностей. Ничего нет, кроме какой-то желчи, не могу остановить этот процесс.
Чьи-то прохладные руки придерживают меня за плечи, заботливо убирая от лица волосы. Передо мной появляется пластиковое чистое судно, а рука не дает мне упасть с кровати.
— Дыши, Рита, — знакомый голос тихо звучит у самого уха, успокаивает своей твердостью и какой-то нежностью, — Врач сказал, нужно несколько глубоких вдохов сделать, ты дыши.
Делаю, как велит Артем, выплевывая последнюю желчь и губ касается пахнущая лавандой влажная салфетка, вытирая их. Спазмы стихают и руки приподнимают меня, возвращая обратно на подушку. Артем заботливо вытирает мой лоб от пота, оставляя приятный прохладный след на коже.
— Ну вот и молодец, — усмехается он, а я смотрю на мужа во все глаза:
— Что ты делаешь, здесь? — хриплю, так как горло саднит, словно я простыла.
— Ухаживаю за тобой, — улыбается он.
— Ты — ненормальный, — прикрываю на секунду глаза, тут же снова смотрю в его, такие синие, с голубыми искрами, — Как Даша?
— С ней все хорошо, вьют из меня веревки на пару с бабушкой, — с улыбкой жалуется он.
— Привези ее ко мне, я ужасно соскучилась, — в глазах вскипают слезы, и Артем хмурится:
— Рита, мы договорились без волнений. Сейчас снова поднимется температура и никакой Даши не увидишь.
— Ладно, все, — всхлипываю я, пытаясь успокоиться, — Привезешь ее ко мне? — гну свое, а Артем только вздыхает:
— Конечно, привезу, иначе, мне дома лучше не появляться. Уже не хватает обещаний, что скоро навестим маму. Тем более, через четыре дня мы улетаем в клинику, так что Дашу я тебе привезу в любом случае. И только от тебя зависит, улетим мы или нет. Если не будешь волноваться, все пройдет хорошо.
— Мы? — удивляюсь я, — Ты летишь со мной?
— Да и это не обсуждается, — строго заявляет муж.
— А как же Даша, с кем останется она?
— С бабушкой, они справятся. У них целый штат нянек, охраны и водителей.
— Так нельзя, Артем, — пытаюсь сесть в кровати, и муж помогает мне, подкладывает под спину подушки, — Моя дочь должна ехать с нами.
— Наша дочь, — поправляет меня Артем, — Ты хочешь запереть Дашу в четырех стенах, пока сама будешь в клинике? Без садика, друзей? Неизвестно, сколько пройдет времени, пока мы вернемся.
— А если я не вернусь? — задаю свой главный вопрос полушепотом, но Артем меня слышит. С его губ вырываются грубые слова:
— Бл**ть, Рита, что значит не вернешься? А какого хрена мы тогда туда едем? Ты думаешь, что я, как мужик, разбираюсь в ваших девчачьих делах? Кто с Дашкой то будет, а? Я даже не знаю, кто такая, эта Рапунцель! — ругается он и невольно вызывает у меня улыбку.
— Спасибо, — благодарю его, чуть касаясь крепкой руки. Моя кожа белая по сравнению с его загорелой, с выпуклыми венами, кисти. Контраст такой явный, что и Артем невольно смотрит на наши руки и чертыхается:
— Не нужна мне твоя благодарность, мне ты нужна, здоровая, и Дашке нужна.
Какое-то время молчим, смотрим в телевизор на стене палаты, по которому идет фильм, что-то из старого. Звук выключен, но никто и не собирается прибавлять, смотрим чисто машинально, думая о своем.
— Поезжай домой, Артем, отдохни. Мне уже лучше, я могу побыть одна. Здесь, куча персонала, — говорю, поворачиваясь снова к нему.
Он сидит на стуле, облокотившись на спинку и вытянув свои длинные ноги, сложив руки на груди. На нем джинсы и синяя рубашка в черную клетку с белой футболкой под ней. Так он выглядит каким-то домашним, родным. Легкая небритость и снова упрямо сжатые губы.
— Нет, — коротко бросает он и берет с кровати пульт от телевизора, — Ты не смотришь? Я переключу? Там соревнования по карате начинаются.
Я киваю и устраиваюсь удобнее на подушках, продолжая следить за Артемом. Мне кажется он похудел за эти пять дней, что я нахожусь здесь. Каждый день около меня, рядом. Уезжает утром на работу, приезжает к вечеру и полночи сидит за ноутбуком, что таскает с собой. Затем, каким-то образом устраивает свое длинное тело на коротком диване и часто долго смотрит в потолок о чем-то думая. Персонал уже привык к моему мужу, только восхищается его присутствием и то, как он ухаживает за мной. Знали бы они всю правду про нас, возможно, их отношение к нему поменялось не в лучшую сторону.
Под подушкой завибрировал телефон, и я достала его, отвечая на звонок дочки.
— Привет, мой котенок, — отвечаю ласково, а сердце того гляди выскочит из груди.
Слышать ее звонкий голос, слушать глупости — это сейчас мое счастье, мой лучик света. Мне уже назначили часть химиотерапии, и я чувствую себя очень плохо, но сказали, будет еще хуже. Куда хуже, если я и так не могу
