— Начал я разбираться, и тут это дело с Храповицким вылезло. И знаешь что? — Коржаков сурово уставился на Матрешина, который вновь затрепетал. — С душком оно. Попахивает.
— Да как же так? — пролепетал Матрешин. — Вы же сами материалы смотрели...
— Материалы, друг мой, люди готовят. Что им удобно, то и напишут: здесь убавят, там прибавят, — исказят так, что не узнаешь. А в реальности что получается? Живет себе в Уральске некий Храповицкий, занимается нефтью, ворует, конечно, даже много ворует, но дружит с губернатором, и никто его не трогает. В один прекрасный день губернатор собирается лезть в президенты, воевать против Бориса Николаевича и требует на это у Храповицкого средств. А Храповицкий не хочет ему деньги давать, не одобряет он губернаторской затеи. На этой почве у них возникает конфликт, что называется, бытовая ссора. И налоговая полиция тут же начинает Храповицкого шерстить. Как вам совпадение?
— Как раз наоборот! — возмущенно воскликнул Лихачев. — Храповицкий финансировал штаб Лисецкого...
— А по нашим источникам штаб Лисецкого содержал именно Либерман! Лисецкий частенько к нему сюда, в Москву наведывался, обедали они вместе, разговоры разные вели, и о политике, и о других делах. У нас даже записи кое-какие имеются...
Матрешин и Калошин быстро переглянулись. Причина их тревоги была понятна: если, записывая Либермана, Коржаков не ограничился его разговорами с одним лишь Лисецким, то в любую минуту могли всплыть имена и других собеседников, здесь присутствующих. Коржаков исподволь следил за реакцией своих гостей, проверяя, правильно ли он нащупал их больное место, туда ли бьет. Нащупывал он правильно и бил точно: гости вздрагивали.
— Храповицкий аж в Москву летал помощи просить, — продолжал Коржаков, не спеша. Полагаю, он наслаждался экзекуцией и нарочно ее затягивал. — Да. Чуть не к вам даже, Юрий Мефодиевич? Было дело? Припоминаете?
— Смутно, — ответил Калошин. — Сами знаете, сколько у меня народу бывает.
— Видишь, — усмехнулся Коржаков Лихачеву, словно получив подтверждение, — все сходится.
Коржаков, конечно, передергивал, это все понимали, но противоречить ему никто не решался.
— И вот Храповицкий сидит в тюрьме, а бизнес его достался Либерману, — подвел итог Коржаков.
— Еще не достался, — сделал последнюю попытку заспорить Лихачев.
— Достанется, — заверил его Коржаков. — Без пригляда не останется. Лисецкий поможет к рукам прибрать, они с Либерманом одна шайка-лейка!
Калошин кашлянул.
— Лисецкий сейчас отказался от своих амбиций, — уточнил он. — Полностью нас поддерживает.
— Сегодня отказался, завтра опять фортель выкинет. Разве можно такому человеку доверять? Подкинет ему Либерман деньжат, он и сменит политическую ориентацию. А Либерман всех понемногу прикармливает: и Лужкова, и коммунистов, и независимых депутатов, да и наших, я слышал, не обижает. Умный парень, не ухватишь. Попробуй мы его прижать, такой крик со всех сторон поднимется!
Калошин нервно теребил свою козлиную бородку. Лихачев, кажется, порывался что-то возразить, но Матрешин, сжав его локоть, удержал.
— Вы предлагаете освободить Храповицкого? — наконец, спросил Калошин.
— А есть другие варианты? — поднял бровь Коржаков.
— Его нельзя освобождать! — сорвался Лихачев.
Коржаков усмехнулся его горячности.
— Нельзя! — твердил Лихачев, задыхаясь и не находя нужных аргументов. — Ни в коем случае!
— А вот это — не тебе решать, — ласково возразил Коржаков.
— Вы понимаете, что он со мной сделает, если его отпустить?! Мне в Уральске жизни не будет!
— А мы тебя там и не оставим, — спокойно отозвался Коржаков. — Не бросим волку на съедение. Позаботимся о тебе, в Москву заберем. Матрешин тебя советником к себе возьмет.
— Советником? — ахнул Матрешин. — Но...
— А что? Между вами полное взаимопонимание. Пусть помогает тебе работу в регионах налаживать.
Матрешин открытым ртом втянул воздух.
— Прямо сегодня приказ и подпишешь, — довершил Коржаков.
— Сегодня? — ужаснулся Матрешин.
— А чего тянуть? Как Борис Николаевич любит повторять, долгие проводы — долгие слезы.
— Нет! — крикнул Лихачев. — Я не согласен!
Он вскочил из-за стола и теперь стоял бледный, с прыгающим лицом. Я никогда не видел его таким.
— Молчи, молчи, — зашикал на него Матрешин, тоже бледный и затравленный. — Не делай хуже. Разрешите идти?
— Разрешаю, — добродушно ответил Коржаков.
Увлекая за собой Лихачева, Матрешин двинулся к двери, зачем-то поднимая плечи вверх, к ушам, словно опасаясь, что с него внезапно сорвут погоны. Лихачев на негнущихся ногах сделал два шага следом, но вдруг вырвался и бросился назад. Перегнувшись через стол, он с ненавистью вперился в меня. Я отшатнулся.
— Это ты! Ты! — в приступе бессильного бешенства шипел генерал. — Ты все подстроил! Мог я тебя размазать, да пожалел. А ты лих оказался, всех обскакал! Только со мной этот номер не пройдет, я до тебя доберусь!
Не отводя взгляда, я вытер его слюну со своего лица.
— Извините, товарищ генерал, — проговорил я.
— Перестаньте! — жестко осадил его Калошин. — Что вы себе позволяете? В отставку захотели?
— Пойдем, пойдем, — тащил его Матрешин. — Не делай хуже.
Когда за ними закрылась дверь, Коржаков поднялся и, обогнув стол, приблизился ко мне. Я тоже встал. Внутри меня творилось что-то совершенно невообразимое.
— О том, что ты тут видел, никому ни слова! — строго проговорил Коржаков. — Узнаю, что проболтался, крепко обижусь. Понял меня?
Я молча кивнул. Он сменил тон.
— Вот моя карточка, я с обратной стороны два телефона записал мобильных, их только близкие люди знают: жена, теща, да вот ты еще. Один телефон мой, другой Юрия Мефодиевича. Если что случится, сразу звони кому-то из нас, кого первым застанешь. Поможем. Верно, Юрий Мефодиевич?
Калошин издал сдавленный звук, и я понял, что его мне лучше первым не заставать.
— Ну и вообще, не пропадай, — прибавил Коржаков уж совсем по-домашнему. — Забегай. На бильярде сыграем, насчет русской истории поспорим.
Он протянул мне свою широкую ладонь, но мимо его руки я шагнул к нему и крепко обнял. Он был выше меня, я ткнулся лицом в его грудь. Говорить я был не в силах.
— Ну ладно, ладно, — загудел он, хлопая меня по спине. — Что ты меня в краску перед Юрием Мефодие-вичем вгоняешь! Он еще подумает, что мы с тобой сообщники.
— Я никому не скажу, — заверил Калошин с несколько искусственной шутливостью.
— И на том спасибо. Все же не конченый мы народ, — неожиданно заключил Коржаков. — Вот хоть что ты мне тверди.
