— Черт! Действительно! Какой я идиот! Там ведь цифры никак не сходились! Ты нам рассказывал, что сотню ему заплатил в долларах, а на месте в три раза меньше нашли, да и то рублями.
— Да может, мусора все и украли, — предположил Плохиш.
— Ну да, конечно! Ты поэтому ему в пакет и напихал мелочи, чтобы потом на них свалить.
Плохиш ухмыльнулся.
— А зачем платить больше, если можно меньше? Путево ж все прошло.
— Если не считать того, что Паша решил, будто это мы на него покушались, и всех заложил.
— Я ж не виноват, что он гнида, — ответил Плохиш осуждающе. — Видишь, к чему доброта приводит? Я его пожалел, а он вон как отплатил. По-хорошему, нельзя такие дела на половине бросать, надо до ума доводить.
— Постой, так Лисецкий знает, что это ты?..
— Знает — не знает, какая тебе разница? Ты же уже ушел, вот и уходи. Тебя это не касается: у тебя своя свадьба — у нас своя. Ну все, хватит, а то Вова обидится.
Он набрал в легкие воздуха:
— За Ваню, Вову, Витю! — взревел он и ринулся в зал. — За тройное вэ! Стоя, до дна!
Плохиш не угадал. Наступал священный момент: Храповицкий собирался петь. Обычно это случалось ближе к ночи, когда он успевал основательно нагрузиться, но сегодня был особый случай. На Плохиша дружно зашикали — во время пения Храповицкого полагалось хранить гробовую тишину, не дозволялось не то чтобы говорить или жевать, но и дышать рекомендовалось вполсилы.
Все надеялись, что Храповицкий исполнит нечто приподнятое, но он неожиданно запел про ушедшую любовь, которую кто-то не сумел сберечь и потому она куда-то делась. Он с чувством поведал, как поросло травой место прежних встреч, и, повторив эту строфу, опустил курчавую голову, словно все еще пребывал во власти поэтических воспоминаний. Когда последний аккорд утонул в бурных аплодисментах, я встал рядом с Храповицким и взял у него микрофон. Народ воззрился на меня, пораженный моей дерзостью.
— Дорогие дамы, — произнес я, оглядывая разношерстные ряды проституток. — Дорогие дамы, мы любим вас, а вы любите деньги. Владимир Леонидович поручил мне сделать вам небольшой подарок по случаю нашего праздника. — Я положил на стол три пачки долларовых купюр. — Разделите их, пожалуйста, между собой.
От раздавшегося визга у меня заложило в ушах. Я помахал всем рукой и пошел к выходу.
— Дурак! — проговорил мне вслед Храповицкий беззлобно, но с досадой.
* * *
Через час в тесной Настиной каморке я пил чай, скрипя единственным колченогим стулом. Настя сидела напротив на низкой кушетке и не сводила с меня сияющих влажных глаз. Огромный пушистый сибирский кот с наглой физиономией любимца угрюмо косился на меня из угла.
— Это, случаем, не ваш питомец производил дизайнерские работы? — спросил я, кивая на рваные лоскуты обоев над плинтусом.
По инерции мы с Настей еще говорили друг другу «вы». Настя укоризненно посмотрела на кота. Тот отвернулся и сделал вид, что говорят не о нем.
— Он, — признала Настя. — Я стараюсь ему объяснить, что так нельзя, но у него на этот счет свое мнение.
— Он и у меня будет мебель драть?!
— Мы пострижем ему когти, — поспешно заверила Настя.
— А нельзя ли оставить его здесь, на память хозяйке, а?
В глазах Насти отразился ужас.
— А может, мы лучше не будем переезжать? — робко предложила она. — Здесь можно жить всем вместе. Мне кажется, если хозяйке доплатить, она не станет возражать...
Идея переезда ко мне почему-то пугала ее больше, чем ее кота — перспектива стрижки когтей. Я оглядел ее комнатушку: книги стояли на подоконнике и на полу. Кроме кушетки и стула, занятого в настоящее время мною, был еще старый письменный стол, залитый чернилами, и облезлый шкаф. Другой мебели не наблюдалась.
— И много придется доплачивать? — поинтересовался я.
— Не знаю, но вы не беспокойтесь, я заработаю переводами. Или буду давать частные уроки.
— Кстати, об уроках. Вы не потеряли сумку, которую я вам отдал?
— Нет, вот она, — Настя вытащила из шкафа сумку.
Я открыл ее и заглянул внутрь: деньги были на месте.
— Думаю, в ближайшее время вам не придется подрабатывать переводами. Читайте спокойно свои стихи и романы... А вот чем буду заниматься я?
— Как чем? — удивилась Настя. — Вы будете писать книги.
— Книги? — переспросил я. — Но я никогда не писал книг.
— А вы попробуйте. У вас получится!
— Хорошо, — пообещал я в сомнении. — Попробую.
