Да толку что! Объегорила она меня, как старая цыганка. Думал, что со мной танцевать пойдет, а она опять к боксеру. Эх, и взяло ж меня тут за живое! И решаю я не дальше как завтра заманить ее в степь и прикончить. Как говорится, своими руками.
С трудом дождался утра. И было это воскресенье, как сейчас помню. Иду к ней. На крыльцо вызываю. Так, мол, и так, Аришенька, поговорить с тобой наедине хочу. Пойдем в яр за черемухой… Между прочим, до этого я ее ни разу даже за околицу не приглашал, боялся. И тут, грешным делом, думал — откажет. Но нет. Смотрю, аж засияла. «Постой, говорит. Только платье похуже надену да полушалок возьму». Шмыгнула в хату и скоро выбежала веселая, довольная такая. «Давно бы вот так, а то водишь вокруг амбаров… Ты сам это, Степушка, додумался или кто подсказал?» — «Да уж это теперь не имеет значения, — отвечаю я ей. — Пойдем поговорим». И пошли мы в степь за околицу. А там весна бушует вовсю.
Решетько закатил в потолок глаза, будто и впрямь припоминая степь и весну, восхищенно закачал головой. А в глазах его чертики так и мечутся…
— У-у! Ну и денек же был. Небо — хрусталь. Горизонт — без края. А над головой жаворонки, как колокольчики, висят и тоненько так: «Динь-динь, динь-динь», точно тройки по степи несутся.
— Да ты поменьше нам экзотики! — крикнул с верхней полки кто-то. — Что дальше-то было?
— Не торопись. Расскажу. До отбоя еще целый час. Так на чем это я остановился?
— На жаворонках.
— Ах, да! Поют они, как очумелые. Тоже, видно, любовь их доняла. Да. Только я ничего не чую. Иду, как оглохший, оглядываюсь по сторонам. Местечко выбираю, где б ее прикончить. А она, голубушка, ничего не знает, не подозревает, идет рядышком, цветочки собирает, что-то тихонько мурлычет себе.
Далеко я увел ее от села. Уже и тополей не видно. Ветряк на пригорке только машет крылом. Надо бы кончать с затеей, а не могу. Гляну на Аришу — и сердце тает. Ну, вот еще до того ложка… До тех кусточков… А она смеется и говорит: «Что-то, Степушка, долго ты меня ведешь и озираешься, как волк, укравший овечку… Ай боишься кого?» — «Нет, отвечаю, никого не боюсь. Место понадежнее выбираю». И тут она цап за руку меня. «Нет уж, милый. Я выберу местечко сама. Такое у нас с тобой свидание хорошее…» И к полезащитной полосе повернула. Ведет, значит, туда меня. Пришли. А там, в угольнике, на стыке двух полезащитных, рай небесный. Ромашки. Незабудки. Васильки! Расстелила она полушалок в тенечке, сама прилегла…
— А ты-то? Ты что? — тронул за рукав рассказчика сидевший рядом солдат.
— А я стою. Гляжу на нее и думаю: «Господи! Есть ли на свете еще такие дураки, как я? Если нет, то спеши на него посмотреть, ибо это единственный экземпляр. Да она же любит тебя, вислоухого телка. Вон как любит! А боксер тот… Это же пришей-пристебай. И танцевала с ним она, чтобы не был ты размазнею…»
— Это что же за мораль у вас, товарищ Решетько? — поднявшись с котелком каши в вагон, спросил старшина Максимов.
— То не мораль, товарищ старшина, а женатым солдатам наука, — встал, уступая место, Решетько. — Чтоб поменьше ревновали да рапорты об отпусках не писали, — И опять прыгали в глазах у Решетько бесенята.
Постскриптум
Все б в моей службе шло как по маслу, иметь бы мне первую благодарность, а может, и еще что повыше, если бы не бабка с клюкою. И как я доверился ей — ума не приложу. Словно бес меня попутал, будто нарочно она мне на глаза попалась.
Вы спросите: что за бабка? А кто ж ее знает. Я и сам толком не ведаю, кто она и откуда. Знаю лишь, что в тот день она пасла гусей за околицей да вязала чулки. Впрочем, расскажу все по порядку.
Три дня назад нате стрелковое отделение построил командир взвода и сказал:
— Сегодня в полночь наше подразделение уходит на учение. Свое мастерство обороняться, наступать и преследовать покажут старослужащие. Вам же, молодым, не нюхавшим пороху, представляется возможность все это мастерство посмотреть. Но не просто стоять руки в брюки, а кое-чем и помочь. Ваше отделение, в частности, будет регулировать движение колонн на участке Приськино — Аниськино. Инструктаж проведу позже, а сейчас командиру отделения — раздать флажки и провести тренировку в сигнализации.
Весь день нас тренировали, учили на макете местности, а с наступлением сумерек развезли на машине по постам, то есть к развилкам дорог, сказали, куда направлять колонны, и приказали ждать.
Многим моим однокашникам явно не повезло. Посты им достались, прямо скажем, скучные и кое с какой точки зрения бесперспективные. Один остался на просеке средь горелых пней, другой — как стрепет в чистом поле, третий — в комарином болоте…
Зато нам с Петром Загорулько чертовски посчастливилось. Нас поставили регулировать движение на окраине большого украинского села. А село это… что за чудо село! По улицам ароматы слив и яблок, девчата в ярких лентах стайками, разливы баянов и транзисторов… Ну хотел бы лучше, да нельзя. Близ меня же, сверх того, под горкой в белой мазанке кипела весельем свадьба. Заливались скрипки, звенели бубны, сыпались задорные частушки и доносилось то и дело «Гирко!»
Ну, как тут устоять, не соблазниться поглядеть на свадьбу? Благо подход колонны к моему посту предполагался лишь к середине ночи, а на моих ручных было всего девять вечера. И только я собрался нанести свой визит веселой свадьбе, как с соседней развилки дорог раздался голос Загорульки:
— Зяблик! Вы куда? На свадьбу?
— А что, разве нельзя посмотреть?
— А пост как же?
Меня задело за живое. Тоже, думаю, служака выискался. И я крикнул ему:
— Ты за своей развилкой лучше гляди, а на мою нос не суй. У меня у самого он длинный.
— Ох, Зяблик, гляди! Как бы худо не было. Ты не в меру любопытен. Можешь колонну проворонить.
Это я-то провороню? Да за кого он меня принимает? Да мы сейчас такое наблюдение организуем, что комар мимо не пролетит, а не то что колонна.
Я подошел к старушке, которая пасла у моей развилки гусей, дал ей на больной зуб щепоть махорки и без обиняков сказал:
— Вот что, бабушка. Предлагаю вам совместить приятное с полезным. Вручаю вам этот флажок и прошу: если вдруг вон там на улице появятся военные машины, помахайте мне, пожалуйста, флажком, просигнализируйте. Я
