ужинать в кругу семьи. — Никуда не убежит это ваше болото. Оно за целые века никуда не делось, а теперь и подавно подождет маленько. Где это видано, чтобы молодожены хотя бы недельку не побыли вместе не разлучаясь. Да так и семейного счастья не почувствуешь. Может, тебе бог так велел, но при чем тут твоя жена.
— Тетя Русудан, — обескураженно посмотрел на нее Важа, — да захоти я остаться, Галя тотчас на улицу меня выгонит. Да и она сама ни за какие блага не усидит дома.
— Важа правду говорит, Русудан Григорьевна, — обняла тетушку Русудан Галя. — И земля, и болото подождут — им действительно некуда деваться, а вот человек не может ждать, потому что ему тоже деваться некуда, — она улыбнулась Важе.
— Что правда, то правда, видимся мы и впрямь редко, но все равно мы всегда вместе.
— Это как же понимать? — удивился Петре. — День и ночь врозь — и все равно всегда вместе?
— Вот так и понимать, Петр Ражденович, — улыбнулась Серова. — Сердцем и душой мы всегда нераздельны. Разве я не права, Важа?
— Еще как права! — подтвердил Важа.
— Твои мысли где-то витают сейчас, Важа, — сказала Русудан.
— Возможно, — согласился Важа. Он действительно не думал об этом, лишь краем уха слушал разговор Гали со старшими. Мысли его были заняты только одним: успеют ли вовремя построить бараки, перевезенные с Ланчхутского на Чаладидский участок.
Рабочим было очень тяжело ходить пешком на стройку из окрестных селений, где их временно поместил Лонгиноз Ломджария. Между массивами не было ни проезжей, ни пешеходной дороги. Из-за большого расстояния и бездорожья рабочие часто опаздывали на работу и уходили раньше, чтобы засветло добраться до места ночлега. В темноте люди сбивались с пути и долго плутали в чащобе, в смертельном соседстве с болотами и дикими зверями. Рассказывали, что однажды заплутавший в лесу рабочий ночевал на дереве, чтобы избежать встречи с волками, которых здесь было в избытке. Другой рабочий спасся лишь чудом. В темноте он попал в болото, и не миновать бы ему беды, не смекни он лечь на спину. Так, не шевелясь, и пролежал он всю ночь, пока не спасли рабочие, вышедшие на розыски товарища.
А тем, кто наслушался местных сказаний и легенд, то и дело мерещились лесные страшилища, то Очокоч, то Месефи, то охочая до мужчин ткашмапа. Никто не осмеливался ходить по лесу ночью.
— Не пеняйте на Важу, Русудан Григорьевна, — попросила Галина. — Он сейчас очень перегружен, и ему не до нас. Дайте срок, Важа и для нас найдет время. Так ведь, Важа? — одними глазами улыбнулась она мужу. Важа благодарно улыбнулся ей в ответ. Галина поддержка помогала ему умерять тоску по Андро Гангия, облегчала работу, скрашивала жизнь.
«Как странно, говорят, любовь редко бывает счастливой, — думал Важа. — А вот мне без Галиной любви вряд ли удалось бы продержаться. Андро ведь тоже держался благодаря своей любви к людям».
— Важа, а я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказала Галина.
— Это хорошо, что ты знаешь. Значит, я правильно думаю.
— Конечно же правильно, — снова улыбнулась ему Галина.
Да, главному инженеру было о чем подумать: консервация Ланчхутского участка и переброска рабочих на Чаладидский участок не только не сплотили людей, но вызвали разброд в коллективе, и дела на стройке пошли из рук вон плохо. Люди утратили веру, что грозило полным развалом.
Этому в немалой степени способствовали и недовольные, которых все еще было предостаточно среди рабочих, перешедших с уже обжитого места на новое.
Вода, взбаламученная Исидоре Сиордия и его приспешниками Кириле Эбралидзе, Тенгизом Керкадзе и Эрмиле Джакели, продолжавшими исподтишка делать свое дело, очищалась медленно. Исидоре был так зол на Джапаридзе, что не отдавал себе отчета в собственных поступках. С одной стороны, он вроде бы стремился свести счеты с болотом, а с другой — всячески мешал делам стройки.
Основательно подорвал веру в людей и арест Андро Гангия. Вслух рабочие своего недовольства не выражали, но стоило им остаться наедине друг с другом, как они вполголоса начинали делиться своими думами.
Да и строительство бараков было не таким уж легким делом, как это казалось вначале. Не хватало строительной древесины. Лонгинозу не всегда удавалось проследить за разборкой и перевозкой бараков. Раздосадованные рабочие, разбиравшие старые бараки, сквозь пальцы смотрели на дело своих рук. В итоге было приведено в негодность множество досок для пола, побиты окна и двери.
По массивам Чаладидского участка должна пройти трасса главного канала, здесь надо было построить коллекторы, дренажеры, проложить дороги, возвести мосты, протянуть телефонную линию, вырыть отводные каналы к Риони, Хобисцкали, Циви, срубить и выкорчевать лес.
Следовало составить новый технико-экономический проект Чаладидского участка. Для нужд строителей необходимо было построить дополнительные магазины, ларьки, столовки, амбулатории, стационары, аптеки.
Колхидская лихорадка свирепствовала почище черной чумы. Эту тяжелейшую болезнь особенно плохо переносили русские и украинцы, которых на стройке было немало.
Важа Джапаридзе выходил на работу на рассвете, забыв о еде и питье. Перехватывал на ходу где попало и что попало. Галина знала об этом и молча страдала, но помочь была не в силах. Впрочем, и ей было не до еды. С утра и до глубокой ночи пропадала она в лесах и на болотах с топографами и геологами, с гидрологами и плановиками. Где тут было думать о еде и о прочих мелочах. Даже о муже она думала урывками, да и то в редкие минуты отдыха.
Главного инженера утром видели на одном массиве, днем на другом, а вечером — на третьем. Оттуда он мчался либо в управление, либо в соседние Хобский и Ахалсенакский районы.
Стройке не хватало рабочих рук. Вместо необходимых пяти тысяч здесь работало только три тысячи рабочих.
Приближалась зима. Правда, зимы здесь бывали без снега и, что важнее, без морозов. Работа на стройке не прекращалась и зимой. На строительстве главного канала редкая неделя проходила без оползней. Видно, трасса здесь была выбрана неудачно, надо было ее менять, но решение об этом затягивалось.
Исидоре Сиордия не мог дождаться дня, когда пробьет час долгожданной мести, когда канал выйдет к ненавистному болоту. Предвкушая заветный
