я подумать, что любимая женщина может предать?!
– Нашла, ПАПА! Вот она! – Кира выставляет вперед ручку с красной деталькой от конструктора.
– Умничка. Ты у меня настоящий конструктор, – хвалю дочь, резко поднимаюсь.
Это при жене я называл Киру ребенком, девочкой для того, чтобы позлить, в то время как сердце кровью обливалось, стонало от боли предательства. И каждый раз, когда видел ее бесстыжие глаза, хотелось одного: придушить эту гадину за измену и за обман.
Внезапно в груди что-то екнуло, и сердце заныло, выворачиваясь на месте, как будто его корежило от мук.
– Солнце, я пойду кофе наведу. Скоро няня приедет. Ты же посидишь с ней, ладно? Я на работу быстренько съезжу и вернусь. Сразу же. Привезу тебе что-нибудь интересное, а?
Присаживаюсь перед дочкой на корточки. Малышка поднимается вместе со мной. Обнимает за плечи. Прижимается своей нежной щечкой к моей, небритой.
– А можно мне какао? Не хочу оставаться одна. Вдруг мама позвонит? Она сегодня нам еще не звонила?
– Нет, – сухо отвечаю.
И, подхватив дочку под коленки, поднимаюсь с ней во весь рост.
– Тогда сам ей позвони. Вдруг у нее телефон сломался. И она не может нам дозвониться?
– Если у мамы сломался телефон, то и мы ей не сможем дозвониться.
Мы заходим на кухню, я сажаю дочку на высокий барный стул напротив себя. Включаю кофемашину.
– Пап, а ты больше точно с мамой не хочешь жить? – подпирает подбородок кулачками, глядит мне прямо в глаза.
А что ей ответить. Я не знаю. После всей той правды, которая вскрылась, вряд ли я когда-либо вообще смогу доверять женщинам. Но однозначного ответа для дочки нет. Ведь жена беременна. И все зависит от того, какой она сделает выбор.
– А почему тебя волнует этот вопрос? – решаю уйти от прямого ответа.
– Ну, тут знаешь такое дело, – дочка смущенно хлопает ресничками. – Мне кажется, наша мама нравится дяде Аркадию.
Твою ж, аж живот свело судорогой после слов Киры. Зараза. Неужто ревность подобным образом будет проявляться всегда?!
– Кхе. И?! – прокашлявшись, устремляю взгляд на дочку, сдерживая внутреннего зверя, который рвется наружу, как можно мягче, чтобы не испугать.
– А мне он не нравится. Я хочу с тобой жить. Я знаю, что вы с мамой поссорились. Может, вам уже пора помириться? Пап, ну, ты же мужчина. Сделай маме подарок. Может, она тогда перестанет сердиться и плакать.
Вот, значит, как?! Ничего святого у нее нет. Она еще и ребенку врет. Стерва.
– Почему плачет? – сквозь зубы цежу.
– Плачет и плохо кушает. Меня заставляет, а сама не ест. А ей бабушка постоянно говорит: «Себя не бережешь, так хоть ребенка побереги. Съешь хоть что-нибудь!» Вот так ее уговаривает. А я, знаешь, беспокоюсь за ребенка в ее животике, вдруг он умрет от того, что она не будет его кормить?
От последних слов дочки воздух из легких вырывается, как будто после удара. Да черт бы побрал ее! Ведьму! У меня, пока Кира говорила, все внутри наизнанку вывернулось. Вся жизнь одним кадром промелькнула. Вот так она хочет, значит, избавиться от нашего ребенка?! Стерва. Я ей этого не позволю.
Злоба всколыхнулась в душе спонтанным порывом и тут же его остудил громкий звук, исходящий от кофемашины.
– Папа! Кипит! Кипит! – из аппарата повалили клубы пара.
– Да, чтоб тебя! – громко ругнувшись, я накинул на кофемашину полотенце и полез ее отключать от электросети. – Кира! Выйди в другую комнату. Сейчас же!
Кричу на дочку и та, словно мячик, подскочила на стуле и пулей кинулась к двери.
– Папа! Папа!
– Кира, все хорошо. Не плачь!
Оборачиваюсь на дочку только тогда, когда смог добраться до розетки.
– Черт! – вырывается изо рта, когда горячая жидкость обжигает бок. Отскакиваю в сторону. Вовремя, так как кофемашина начала плеваться кипятком.
– Папа! Я боюсь! – хнычет дочка, а я обескуражен происходящим. Складывается такое ощущение, что это все какая-то подстава.
Бок нещадно защипало, когда я резко дернулся. Потянул футболку вверх, чтобы посмотреть и тут же опустил. Ожог красным пятном расползся по коже.
– Кира, уже все. Не бойся. Папа с тобой, – морщась от боли, подхватываю дочку на руки и выхожу обратно в гостиную.
– Ничего себе попили кофейка, – чмокаю дочку в распухший носик.
– Было очень страшно, – еще всхлипывает, но уже без слез отвечает Кира. – Она, знаешь, на кого была похожа? На Змей-Горыныча одноголового. Из Чуды-Юды. Мне бабушка читала.
Немного посидев с дочкой, пока та успокоиться, я встаю.
– Я пойду переоденусь. Ладно?! Ты сиди здесь. Смотри, на кухню не заходи.
Но стоит мне отвернуться, как дочка оказывается рядом, берет меня за ладонь.
– Я с тобой.
Деваться некуда. В несколько широких шагов преодолеваю лестничный пролет.
Захожу в спальню. Оставляю Киру на пороге, сам направляюсь в ванну.
Стянув футболку через голову, осматриваю ожог в зеркало. Нехилая такая отметина. Черт бы ее побрал. Прикладываю ладонь. Но пятно торчит по обе стороны еще на сантиметра три.
– Гадство, – скрипнул зубами.
Надо бы чем-то обработать, а то все тянет. Болит.
Подхватив футболку, кинул ее в грязное белье. Вышел из ванны. Мельком глянул на Киру, она что-то внимательно рассматривала, зашел в гардеробную.
Быстро облачившись в свежее белье, возвращаюсь к дочери.
Нужно еще аптечку найти, – мелькнула мысль.
– Пойдем, Кир, – протягиваю руку дочери.
А она вместо своей руки протягивает мне конверт, в котором лежит УЗИ-снимок нашего ребенка.
– Тебе мама хотела его отдать, когда мы приехали домой. Ну, когда вы поругались из-за тети.
И снова слова дочери настолько остры, что задевают за живое. Морщусь.
– Да, это именно он.
– Там фото моего братика или сестрички. Так мама сказала.
– Это верно, – бормочу под нос.
– А как ты думаешь, папа, на кого братик или сестричка будет похож? – замолкает лишь на секунду, и я подумал уже, чтобы ей ответить как-то уклончиво, когда она выдает. – Мне кажется, на меня. Ведь я и на тебя, и на маму похожа. А бабушка говорит, что на ее старенькую бабушку. Из-за волос.
– Возможно, – ухмыляюсь, – но мне бы хотелось все-таки, чтобы на меня.
Мы спускаемся как раз вовремя. В дверь звонят. Объемный звук разносится по всему дому.
