к состоянию спокойствия, убьет кого-нибудь.
Разумеется, существование всего мира в стабильном состоянии куда важнее, чем возможность отдельных люде й выжить.
Но возможность отдельных людей выжить тоже имеет куда большую цену, чем наше с Себастьяном спокойное пребывание в доме Смерти, сон до двенадцати и возможность месяцами не браться за работу. И даже если на самом деле приоритеты следовало ставить по-другому, мы ни за что не смогли бы этого себе позволить. Как отдыхать, когда совесть буквально толкает вперед и заставляет действовать? Я не знала. И Себастьян, сказать по правде, тоже не знал.
— Вы готовы?
Я вздрогнула. Рене застал меня врасплох; он застыл на пороге репетиционного зала и внимательно смотрел на нас с Себастьяном.
— Если вы не хотите, — наконец-то мягко промолвил мой брат, словно прочитав мои мысли, — то вы будете свободны. Я никогда не стал бы принуждать своих близких к чему-либо.
— Нет, Рене, — покачала головой я. — Мы же знаем, насколько это важно. Все в порядке. Мы готовы.
— Тогда, — Хранитель Времени усмехнулся, — шоу начинается.
Он жестом велел следовать за ним. Мы с Себастьяном поднялись по все тем же крутым ступенькам, что вели из репетиционного зала на крохотную площадку за кулисами, но дальше Рене последовал сам. Остановился на мгновение, смел с рукава своей черной рубашки невидимую пылинку и сделал шаг вперед.
В зале было шумно. Никто не спешил внимательно вслушиваться в каждое слово, произносимое новым Верховным; да и вообще, кажется, большинство не обратило внимания на его появление. Рене смотрел на них, чуть прищурившись, и на его губах играла вредная, в какой-то мере издевательская улыбка, словно мужчина говорил — да, я знаю, что вы не просто так ведете себя подобным образом… Но не думайте, что осталось много времени для болтовни.
Кто-то из купидонов наконец-то обратил внимание на появление человека на сцене и пнул своего товарища локтем под ребра. Любовный патруль бросил было перешептываться на несколько секунд, но потом с удвоенной скоростью принялся за болтовню.
Рене подошел к самому краю сцены, сунул руки в карманы брюк и внимательно осмотрел присутствующих. Вид у него был спокойный донельзя; со стороны казалось, словно нежелание людей в зале его слушать нисколечко мужчину не заботило.
Я же не настолько хорошо знала своего брата, чтобы четко сказать, что он на самом деле думал о происходящем. Как и все остальные, видела только безмятежную улыбку на губах и чувствовала исходящую от него уверенность.
Рене медленно достал песочные часы, символ его власти. Я, словно предугадывая, что сейчас произойдет, невольно вцепилась в руку стоявшего рядом Себастьяна и задержала дыхание — ждала действий от брата. Муж крепко сжал мои пальцы и ободряюще улыбнулся, но я чувствовала, что он тоже был напряжен.
— Интересная штука время, — мягко промолвил Рене. Его почти никто не слушал, за исключением процентов десяти присутствующих, не больше. — Что оно такое? Числа. Пустые секунды, которые пролетают мимо. Опоздание всего на минуту — да что может случиться за минуту? Или, предположим, кто-то начинает свою речь на три минуты позже! Это ведь ерунда. Время бежит мимо нас, и мы часто применяем по отношению к нему слово «всего». Забавно.
Кто-то подался вперед, щурясь и пытаясь расслышать спокойное звучание голоса Рене сквозь общий шум. Где-то сзади донеслось громкое «да тише вы», но, разумеется, далеко не каждый прислушался к этому требованию.
— Не стоит, — махнул рукой Рене, останавливая желающих постоять за него. — Я никуда не спешу. Я могу остановить время. Но что такое секунда, спрошу я вас? Секунда… Время, которого достаточно, чтобы, например, упала люстра.
Я невольно подняла на нее взгляд. Огромная, способная прибить кого-то, люстра вроде бы надежно висела под потолком.
— Да, — продолжал Рене, — она висела тут лет тридцать, наверное, и за столь длительное время с ней ровным счетом ничего не произошло… А потом проходит мгновение, и она уже летит вниз.
В отличие от тихого голоса Рене, жуткий треск, с которым вышеупомянутая люстра оторвалась от потолка, расслышали все. Раздался крик, и я поняла, что тоже с трудом сдержалась, чтобы не завизжать от ужаса.
Рене только лениво качнул песочными часами на цепочке, и люстра замерла в воздухе. Время для нее остановилось; она висела в сантиметре у головы какой-то богини, имя которой я не знала, но сталкивалась с нею периодически в коридоре. Если б упала, зацепила бы, наверное, и Милену, главу Архива.
— Сколько времени разделяет шум и тишину? Сколько секунд надо, чтобы вы умолкли и попытались меня послушать? Уверен, секунды будет достаточно, — промолвил мягко Рене. — Тем более, что у этого актового зала весьма ненадежный потолок.
Он замолчал и вслушался в воцарившуюся тишину. Ее нарушало только поскрипывание люстры, которая медленно, но верно поднялась обратно и прочно пригвоздилась к потолку.
— Ей падать через десять лет, — пояснил Рене, — но при желании все на свете можно ускорить. Можно состарить человека за минуту. Можно ускорить чужую смерть. Можно… Но не нужно.
Полный облегчения вздох, пронесшийся по залу, вызвал у мужчины лишь легкую улыбку. Он только спокойно покачал головой и продолжил:
— Не нужно, потому что это расшатывает баланс. Каждое действие, совершенное против него, каждое действие вне времени, способное переменить ход истории, наносит непоправимый урон балансу.
— Если б было так, — выкрикнул кто-то из глубины зала, — то мы бы давно уже все погибли!
— Вот как? — изогнул брови Рене. — Это считать чистосердечным признанием?
Мужчина моментально утих. Сознаваться в своих грехах он явно не спешил и не хотел, чтобы его обвинили в чем-нибудь подобном.
— Вижу, желающих все-таки сделать это признание тут пока нет, — довольно продолжил Рене. — Замечательно. В таком случае, открою вам великую тайну. Вы бы не погибли. Не все. Баланс стремится к тому, чтобы залатать дыры, которые возникают в его структуре. И если мы будем достаточно быстры, чтобы убирать моменты возмущений быстрее, чем действительно будет необходимо срочное вмешательство со стороны автоматической системы регулировки. Быстрее, чем погибнут люди.
— Да? И что же мы должны сделать? — раздалось возмущенное фырканье. — Стать частью баланса, принести себя в жертву?!
— Нет, — усмехнулся Рене. — Все проще. Вам всего лишь надо начать выполнять свою работу.
В зале воцарилась мертвая тишина. Пожалуй, в эту секунду большинство присутствующих перебирали в голове воспоминания, как они умудрялись отлынивать от работы, как нагло игнорировали любые здравые требования. Я едва сдержалась, чтобы не выглянуть из-за кулис и не посмотреть на купидонов — подозревала, что мне не суждено было узреть отражающееся у них на лицах великое счастье. Вероятнее
