чертям разрушить мой мир и создать заново, я на воображаемой сцене репетирую по ролям пьесу «Я еду, или Профессор желает переночевать».
Действующие лица:
Профессор, возраст его трудно определить.
Соня
Водитель такси
Марина, соседка
Антоша, сосед
Первый гость соседки
Второй гость соседки
Остальные гости
Хор болотных лягушек
Действие первое, явление первое
Действие происходит в старинном особняке с галереями.
Красная комната погружена в вязкий черничный кисель вечернего сумрака. В окне отражается, подражая полной луне, голова уличного фонаря на изогнутой шее. День давно попрощался и под руку увёл за собой надежду, бросив напоследок Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate[25], если ваш день вторит грекам, или Desine sperare qui hic intras[26], если, как мой, поклоняется римлянам.
Простой закон диалектики гласит – плохой знак не предвещает ничего хорошего. Тем утром их было два. Ошарашенная холодной водой, стоя голыми ногами в огромной посудине башмачной формы, я обнаружила, что потухла газовая колонка, работающая на подогрев воды. Дом такой старый, что живёт по своим коммунальным законам и без графика сезонных отключений воды, но горячий поток может прекратиться в любой момент, что происходит с регулярностью раз в полгода. Мосгаз ставят в очередь на ремонт, едут долго, а частники не умеют управляться с раритетом по ГОСТу. Трубы лежат в земле так глубоко, что вода в них не просто холодная – ледяная. Не успеешь даже зубы почистить, как онемевшие пальцы моментально теряют всякую чувствительность. Нет, уж лучше я буду ходить грязной.
Здесь я должна описать, что представляет собой ванная комната. Это продолговатое помещение с окном во двор, в двойной ссохшейся раме не хватает внутреннего стекла, а внешнее наспех замазано белой краской с волосатым следом засохшей малярной кисти, а было бы интересно, спрятавшись с улицы за единственным тополем, подсматривать за обнажёнными соседями. Особый ужас внушают навсегда заевшие шпингалеты. От одного слова «шпингалет» исходит ветхий дух покосившегося строения. А вот форточка, наоборот, – не хотела заедать и закрываться – зимой её невидимой рукой открывал ветер. В два ряда стоят шесть стиральных машинок – я верила, что, если включить их одновременно, наступит апокалипсис. Правда, одна, дальняя в левом ряду, была давно сломана. Мне приходилось протягивать змею провода из трёх удлинителей, через весь коридор от розетки в комнате до ванной, чтобы подключить машинку (средняя в правом ряду) к электричеству. На бортиках ванны сохли водоросли чёрных спутанных волос, вытащенных из стока. Иногда там оказывались ещё такие сюрпризы, как забытое бельё и гигиенические принадлежности. На полу распадался и складывался пазл из мелкой побитой плитки цвета засохших кровяных корок. На двери картина – холст, масло, автор неизвестен – скучный натюрморт с крупным лиловым виноградом и невозможной, как у мастеров раннего Средневековья, перспективой. В разные времена в нашем доме обитали художники от членов Академии художеств до молодых энтузиастов школ современного искусства, устраивающих, к досаде здешних жильцов, однодневные выставки во дворе, оканчивающиеся, однако, ночными представлениями на кухне. К стене за уголки приклеено скотчем отпечатанное на бумаге предупреждение: «Уважаемые жильцы! Настоятельно просим вас во избежание аварийных ситуаций не использовать два клапана регулировки горячей воды одновременно и регулировать температуру посредством…» – дальше размытое пятно и подпись «Ваш МОСГАЗ». Рядом висят анонимные послания, написанные уже от руки: «Вы здесь люди или скот?», «Убирайте за собой – здесь прислуги нет!» Имеется ещё пожелтевший график генеральной уборки с подробным перечнем того, что нужно помыть: туалет, ванная, газовые плиты, полы etc., но он висит на кухне, остановившись на дате 26 августа 2011 года.
Этим утром сдохла не только колонка, но и мышь домовая (mus musculus). Под ворохом половых тряпок в ванной я нахожу окоченевшую тушку. Наверное, она тоже расстроилась из-за потухшей колонки. Что ещё страшное приключится сегодня в Подколокло? Может быть, Профессор опять приедет не в настроении. Может быть, у него разболится печень. Или ему вконец опротивеют повсеместные косность и ханжество, вкупе с моим лицом, но поехать ночью с вечеринки, где закончилось спиртное и стало скучно, ему больше некуда.
Профессор: Ты знаешь, сколько девушек сейчас мечтают оказаться на твоём месте?
Надувая зелёные щёки, вступает хор болотных лягушек: Знает! Знает! Знает!
Соня: Да, я знаю. Я очень вам благодарна. Спасибо, что вы со мной.
Профессор: Я отменил столько встреч, приехал к тебе, хотел сделать приятно, а ты, кажется, не рада.
Соня: Я рада, очень рада. Я так вас ждала.
Профессор: Не похоже, Соня. Хочешь, я уеду?
Хор лягушек: Хочет! Хочет! Хочет!
Соня: Нет, конечно, нет. Пожалуйста, не уезжайте! Никуда вас не отпущу!
Профессор: У меня полно дел. Ты знать не знаешь, как много я работаю.
Соня: Знаю, вы так много работаете, совсем не бережёте себя.
Профессор: Так вот, я поеду.
Тот ещё актёр, он остался. Его реплики я знаю наизусть.
Я иду из ванной в комнату за целлофановым пакетом. Вы помните тот момент, когда целлофановые пакеты стали называть пластиковыми? Я не помню, и мне куда милее называть целлофан целлофаном. Надеваю пакет на руку и беру мышь – её тело удивительно твёрдое, костлявое – когтистые лапки, твёрдые ушки, тонкий хвостик.
Рано, одни соседи ещё спят, другие – отправились на работу, а я могу, пройдя в тапочках по коридору, выйти на крыльцо и незаметно бросить мёртвое тельце в редкие кусты во дворе. Оно бесшумно приземлится, а я застыну на крыльце, наслаждаясь тишиной, рассматривая красную церковь сквозь голые ветки дикого винограда, обвивающие веранду.
А потом уже завтрак и обычный день. До сообщения «Я приехал». Он приехал. Это уже вечер, даже ночь. Сколько было таких ночей, когда он проклинал меня, гадюшник, в котором я живу, и день, когда со мной связался, но всё-таки приезжал по адресу с цифрами и дробями.
Он не водил машину – не любил. Не любил метро и другой общественный транспорт, предпочитал ездить на такси. Всегда на переднем сиденье рядом с водителем.
Я встречала его у ворот, шла впереди – переводила через порог, вела через двор, вверх по лестнице и длинному коридору. Он вернулся в Подколокло, как будто никогда и не уходил.
Профессор: Как от тебя пахнет… дешёвочкой!
Соня: Это малинка.
Профессор: Мне нравится. Аж слюнки текут.
Хор лягушек: Малинка! Малинка! Малинка!
Это была розовая ягодная водичка в большом прозрачном флаконе. Без изысков они и правда, как он угадал, были дешёвыми. Запах химический, как у порошкового напитка Yupi, но такой дикий и возбуждающий, что сухая
