кино — это для меня.
Приближается День народного единства и примирения, и я вспоминаю, как год назад 4-го ноября я проснулся в 6 утра от звука сирен за окном. Под окном, где улица заворачивает под прямым углом, шла та колонна военных грузовиков. Помню, в первый момент подумал, что это капец.
Я поздно засыпаю и поздно встаю, потому заставил себя уснуть. Проснулся, когда было уже светло. Вот что касается шумовой партитуры, то она сменилась на ритмические удары, похожие на шаги гигантского ящера. Они раздавались с другой стороны, оттуда, куда заворачивали грузовики, и я пошел в другую комнату, чтобы посмотреть в другое окно. Открылась следующая картина: грузовики не уехали, а выстроились в ряд в рукаве параллельно с главной улицей, по ту сторону широкой аллеи, идущей параллельно с дорогой. Звуки же доносились из небольшого парка, который сейчас реконструируется, а тогда представлял собой пустое пространство в виде круга, где дорога делала полный круг (там сходятся перпендикулярно два луча, дорога делает круг, посередине которого сейчас обустраивают парк, он называется в честь погибшего журналиста Артема Боровика). Так вот, из моего окна не видно из-за домов, стоящих параллельно улице, но, по всей видимости, в парке разбили нечто вроде площадки, на которой начался рок-концерт с элементами панк-рока. Там же шли выступления в громкоговоритель. Периодически это сопровождалось криками «Русские вперед!» (тогда я впервые, кажется, подумал, что это — дословный кавер церковного гимна Onward Christian Soldiers, только наоборот).
Что происходило в этот момент на проезжей части, которую перекрыли. Там уже собралось достаточно много людей. Они растянули националистские баннеры и флаги, у кого-то были транспаранты с изображением Христа. Во дворе собирались группы молодых пацанчиков (дверь магазина, который держат выходцы из стран Северного Кавказа, была наглухо закрыта, так как об этом были предупреждены все, кроме меня). Надо сказать, что в нашем районе вообще неспокойная ситуация, поэтому была выбрана именно эта улица; кроме того, это, наверное, единственное место в Москве, где на определенном удалении от центра города можно было провести националистический парад: улица Перерва простирается очень далеко, а рядом с ней есть «аллея ветеранов», посвященная победе в Великой Отечественной войне. Потом подошли дети в красных мундирчиках с барабанами.
Однажды я зашел в социальную сеть и увидел среди друзей своего бывшего однокурсника Бурова. Ему было тридцать, он был доцентом ВГИКа. Он преподавал во ВГИКе фотографию — предмет, который ему удалось протолкнуть самому для себя и немного для института; его окружала толпа единомышленников в тот самый момент, когда у меня не было ни одного. Но мое лицо в этот момент светилось той внутренней улыбкой, которая проистекает от понимания, а на его лице отпечаталось уныние и какая-то грусть, которая поворачивала уголки губ книзу, а глазам придавала чувство совестливого отчаяния, которое настигает материалиста, когда он мужчина, а с некоторых пор и когда женщина тоже. Еще там было омерзение, вызванное нынешними событиями, с омерзением к себе, вызванным тем, что мужчина понимает, когда продается. Ему нравились фильмы с чем-нибудь отталкивающим, достигавшим небывалой стадии, вроде «Кочегара» и «Фауста», он был на митинге на проспекте Сахарова, и активно к чему-то призывал на мартовских выборах («не отдать ни одного голоса Владимиру Путину» или что-то такое, в духе абсолютно московского инфантилизма). Там была такая фотография: он приложил к фотоаппарату книгу какого-то неизвестного мне автора, с названием «Общество грядущего», если я не ошибаюсь, и поместил ее на половине кадра, так что толпа выступала в качестве фона. Буров хотел вести людей за собой в общество, где у человека не будет никакого выбора, кроме как проникаться все большей ненавистью к каким-то другим его представителям, и он был уверен в том, что это правильно, потому что другой, второй человек, подбрасывал в огонь его негодования все новые и новые поленья.
все вдруг резко стали политологами
Знаю по себе, что многие люди, которые были далеки от политических разборок и проблем РПЦ, к концу 2011-го — началу 2012 года совпали в своем саморазвитии с теми вещами, которые прямо у них на глазах смешались с тем, что, возможно, по праву стали называть лизоблюдством или чем-то похлеще. Поэтому сейчас же эти люди сидят молча, так как не желают попасть в неприятную ситуацию из-за своих убеждений, за которые им ничего не нужно, in fact, они демонстративно отказываются что-либо с этого иметь — и просто злятся, так как лишены абсолютно законной свободы самовыражения в такой момент, когда те вещи, о которых они думают, кажутся нужными другим людям. В такие периоды, как сейчас, когда истина буквально льется из-под крана, только рот подставляй, какой-нибудь Антихрист или кто там этим занимается очень хитро все подстраивает.
Думаю, что любовь, как воображение и другие вещи, должно быть, утекает через какую-то щелку в устройстве мироздания, ее становится просто меньше, ин фэкт, настолько мало, что можно даже говорить об утрачивании словом своего семантического значения. Говорится «любовь», а на самом деле нет, но не потому говорится, что так бывает, а из страха. Женщины особенно испугаются и, возможно, уже пускают пыль в глаза при помощи этого слова даже сильнее, чем статусом в обществе или вещами («А у меня любовь!» — «И у меня, и у меня!»). Представляю, как в мире, где это стало общим знанием, двое вдруг находят любовь, настоящую. Все им сразу начинают делать гадости, потом специальные люди вызывают их на допрос. «Говорите, у Вас любовь? Ни у кого нет, а у Вас есть? А ну отдайте». А те по молодости сначала гордо, с вызовом это подтверждают, но потом под пытками признаются в том, что будет лучше для всех, и бумаги подписывают: «Нет у нас любви». Те, кто похитрее, после такого будут скрываться, а то и имитировать нелюбовь на людях.
Они реализовали то, чего не смогли сделать люди чуть более старшего возраста в начале 2000-х. Разница между ними не могла быть более огромной, когда я понимал, что все эти Интернет-журналы о кино, появившиеся к концу десятилетия, построены на принципе забывания, потому как либо писали об антиэстетике, либо об эстетике так, чтобы вывернуть ее наизнанку. Двух минут беглого пролистывания было достаточно человеку, прожившему годы на форуме Петра Карцева, чтобы сделать выводы как об их подготовке, так и о человеческих качествах, которые всегда проступают через фразу. Там процветали самые застарелые и давным-давно пройденные клише вроде «жанр нуар» и
