шевелятся», – поясняет Вудли.) Они лежат друг на друге с вытянутыми лапами. Судя по ярлыкам, многие провели здесь, в этой пустоте, как минимум два года.
Вудли говорит, что в некоторых лабораториях используют искусственные листья лилий – настоящие «вызывают проблемы с фильтрацией» и все равно не могут расти без естественного освещения. «Мы собираемся им построить какие-нибудь коридоры. В идеальном мире они жили бы в бассейне вот таких размеров», – показывает он руками. Сегодняшний мир явно далек от идеала.
Когда я смотрел на лягушек и их жилище, у меня не было никакого представления о том, как они воспринимают мир и вызывает ли их состояние какие-то страдания. Антропоморфизация не казалась мне особенно полезной. Однако исследования показали, что обогащенная среда может уменьшить у лягушек желание заниматься каннибализмом. Есть психические процессы, о которых мы не подозреваем. Проблема в том, что вниманием, которое привлекают приматы и мыши, лягушек не удостаивают.
Наконец мы направляемся к рыбам. Когда люди представляют себе медицинские исследования, о рыбах они не вспоминают, но данио-рерио размножаются быстро, стоят дешевле мышей и имеют эквиваленты более чем 80 % генов, связанных с человеческими заболеваниями. Эти тропические представители семейства карповых получили свое английское название – zebrafish – по темно-синим и серебряным полоскам (на зебр они похожи не больше, чем морские коньки на лошадей). За последнее десятилетие они стали постоянными участниками медицинских опытов: в Великобритании на каждый эксперимент на приматах приходится сто шестьдесят процедур на рыбах. Данио-рерио используется в такого рода опытах шире, чем любой другой вид, за исключением мышей. Эти данные не включают эмбрионов до пяти дней, так как те считаются неспособными к страданию и не включены в юридические ограничения.
Лаборатория оборудована по последнему слову техники – это крупнейшее в Европе выделенное учреждение, проводящее исследования на рыбах. Робот проходит вдоль линии резервуаров, сканирует штрихкоды, проверяя число и возраст рыб, и в соответствии с этим выдает порцию корма. В каждой емкости в паре литров воды плавает от шести до двенадцати данио-рерио. Как и в случае лягушек, они совсем пустые, только в паре есть маленькие пластмассовые листья зеленого цвета.
Единственным обогащением среды можно считать текущую воду и живую пищу. Бруно, заведующий лабораторией, показывает мне на телефоне видео с резервуарами, в которых установлена трубка. Рыбки не хотят в нее заплывать. «Им это просто неинтересно!» – говорит он. Кроме того, он беспокоится, что лишние элементы будут мешать лабораторным техникам проверять состояние здоровья подопечных.
Типичный эксперимент заключается в том, чтобы вывести данио-рерио с генетическими мутациями, позволяющими изучить развитие раковых опухолей и мышечных деформаций. Это позволяет ученым разобраться, какие гены способствуют развитию заболевания, а какие его замедляют, а также протестировать возможные подходы к терапии и лекарственные препараты. Как утверждается, большинство процедур причиняет всего лишь «легкие» страдания, но около сорока тысяч оценивают как умеренные или тяжелые. В случае данио-рерио умеренные страдания – это что угодно: от проблем с плаванием из-за индуцированной лейкемии (рыбу умерщвляют, как только обнаруживают малейшие проблемы) до стресса от громких звуков, призванных вызвать звон в ушах. Тяжелые страдания возникают при тестировании токсичных веществ и препаратов. В некоторых случаях закон не дает гуманно усыплять рыб, даже если они страдают, – ученые обязаны дождаться «смерти как конечной точки».
Поскольку научные лаборатории скрыты от глаз публики, не исключены злоупотребления. В 2019 году активисты добыли видеозапись из хорошо известной лаборатории в Гамбурге, на которой видно, что макак там держат в металлических ошейниках, а в клетках нет ничего, кроме прутьев, – обезьяне нечем заняться и негде прилечь. Несколько животных выглядели тревожными, даже когда не подвергались процедурам: они бегали по своим клеткам, а та, которую держали в ошейнике, периодически крутилась на месте. Гончие собаки лежали в клетках с кровью на полу. Ту лабораторию закрыли, но вполне возможно, что, пока вы читаете эти строки, из-за плохих процедур и недостаточных инспекций в таких же ужасных условиях находятся другие животные.
Как минимум в некоторых западных странах можно плохо обращаться с лабораторными животными, не нарушая никаких правил. В начале 2020 года ученые из Гарвардского университета и Университета Сан-Паулу попали в новостные заголовки благодаря исследованию, которое показало, что от стресса действительно можно поседеть. В этих репортажах не говорилось о том, как ученые пришли к такому выводу, а они подвергали огромному стрессу мышей. Некоторые животные были ограничены в движениях: их на четыре часа в день в течение двадцати дней помещали в маленькие трубки из органического стекла едва длиннее их тела. Другие подвергались непредсказуемому стрессу – например, им наклоняли клетку, мочили подстилку, включали и выключали свет. Третьей группе вводили препараты, которые вызывают боль, а также определенные обезболивающие.
Причинять мышам сильную боль в надежде найти средство от седины, безусловно, неприемлемо. В принципе, такие эксперименты должны проходить через этические комиссии, но две трети их членов сами занимаются исследованиями на животных и, что неудивительно, склонны давать на них добро. Официальные расследования показывают, что надзорные советы в США одобряют опыты, не соответствующие федеральным стандартам. Причем сами эти стандарты сложно назвать строгими: они, например, не ограничивают экспериментирование на головоногих. Одна лаборатория в Чикагском университете выводит для научных исследований тысячи кальмаров, каракатиц и осьминогов и называет их «новыми ребятами на районе». Недавно в Университете Джонса Хопкинса провели эксперимент с асоциальными осьминогами: им давали экстази и смотрели, как наркотик влияет на их поведение (как и люди, они чаще касаются друг друга). Уникальность осьминогов делает их захватывающим объектом для исследований в области чувствительности и регенерации конечностей. Но из-за той же уникальности ученым сложно разобраться, как с ними надо обращаться, и даже понять, помогают ли анестетики унять боль, которую им причиняют.
В других местах стандарты выше. С 1991 года в Канаде и с 2013 года в Евросоюзе головоногие в научных учреждениях имеют ту же защиту, что и позвоночные. Экспериментировать на мышах для изучения седины вряд ли разрешили бы в Великобритании, где каждое исследование проходит оценку этического комитета, а затем еще и Министерства внутренних дел, которое смотрит на баланс потенциальной пользы и ущерба. Страна гордится строгостью правил: совсем не используют в исследованиях шимпанзе и горилл, на животных полностью запрещено тестировать косметику, и все животные за небольшими исключениями – вроде мальков и дрозофил – входят в ежегодную статистику, которую публикуют государственные органы.
Удивляет то, насколько общественность желает прогресса в этой сфере. В 2001 году медицинские тесты на животных считало морально приемлемыми 65 % американцев и всего 26 % были с этим не согласны. К
