Ни что иное так не к лицу Беркутову, как быть голым. Поистине идеальная мужская грудь плавно вздымается и опадает. Никита полностью расслаблен, а значит, пресс не напряжён, что совсем не мешает любоваться глубокой впадиной вдоль его торса и кубиками по бокам. Рельефные руки раскиданы в стороны, ноги накрыты одеялом, но видно, что тоже расставлены широко. Красивое лицо выражает умиротворение и спокойствие, а в купе с тем, как белоснежные простыни оттеняют золотистый загар, спящий отец моих детей — завораживающее зрелище.
На цыпочках прокралась внутрь, а чтобы свет не бил Никите в глаза, прикрыла за собой дверь. Кондиционер выключен, открытое окно с духотой не справляется, но тем не менее в комнате пахнет приятно, потому как пахнет Никитой. Теперь в мире есть два человека, которых узнаю с завязанными глазами лишь по одному запаху — это папа и Беркутов.
Понятия не имею, с какой целью, забравшись в кресло и подмяв под себя ноги, тихо просидела в комнате несколько часов кряду, ведь мужчину разбудить не пыталась, а то, что он спит крепко, мне было известно. Наверное, нравился сам процесс — находиться от Беркутова совсем рядом и слушать, как он спит, ведь Никита это делает далеко не беззвучно, посапывает, а порой и откровенно храпит, но недолго и непротивно.
За окном светало, когда решилась всё-таки обнаглеть, забраться на кровать и устроиться у Никиты под боком. Но выбрав, с какой стороны лягу, успела лишь откинуть одеяло, как за стеной, разделяющей наши комнаты, затрезвонил будильник, установленный на телефоне. Если не отключить, он каждые десять минут будет оживать и взрывать мозг — выбора нет, придётся идти. Покидала спальню Никиты с намерением вернуться обратно, но отражение в зеркале категорически запретило мне это делать. Признаваться мужчине в любви и говорить, что согласна на отношения, желательно при полном параде, а у меня, мягко сказано, потрёпанно-бледный вид. Вот принаряжусь, накрашусь и во всеоружии в бой!
Ближе к завтраку позвонил папа, предупредил, что они со Светланой перенесли отъезд на более ранний час, что уже собрались и через несколько минут ждут меня на парковке.
Прижавшись к отцу, крепко его обняла, а он, чмокнув меня в макушку, велел быть осторожной и беречь себя. Со Светланой мы тоже тепло попрощались. Ни капли не кривила душой, заверив, что жду её на следующие выходные, а ещё сказала, чтобы она Артёма с собой позвала, но на этом моменте я откровенно лицемерила. Светлана назвала сына необычным, а как по мне — у парня на лицо психологические проблемы, и требуется помощь врача. Не нормально в девятнадцать лет постоянно замыкаться и вариться лишь в своём собственном мире. Одному Богу известны мысли Артёма, либо Дьяволу, что, на мой взгляд, более вероятно.
— Что ты Артёму сказал? Я видела, ты к нему подходил, — махая вслед удаляющемуся автомобилю отца, поинтересовалась у Беркутова.
— Да так, ерунда. Просто предупредил дохляка, что если он надумает в отель ещё раз заявиться, я ему для симметрии второй глаз подобью.
Меня прямо-таки изнутри раздирало желание прочесть Никите лекцию, что мордобой — это, вообще-то, мероприятие антиобщественное и карается в соответствии с уголовным кодексом нашей страны. Но, прикрыв глаза, лишь шумно выдохнула и промолчала. Беркутов такой, какой есть, и либо я принимаю его вместе с недостатками, либо не принимаю вообще.
Никита не пай-мальчик и никогда им не станет. Пытаться изменить суть характера человека — дело неблагодарное и безнадёжное, сам намучаешься и измотаешь другого. Да и потом не нотации у меня на повестке дня, а попытаться устроить свою личную жизнь. Нет, не так. Без «попытаться». Просто устроить.
— Хочу блинчики с ежевичным вареньем, — глядя в упор на Никиту, изъявила желания я и надеюсь, что губы облизнула точно так же, как рисовало воображение — чувственно и эротично. — Позавтракаем вместе? — предложила я и на всякий случай уточнила: — Вдвоём.
Дашу люблю, девушка мне подруга и всё такое, но пока с Беркутовым не поговорю, она всё же лишняя. Ничего, ей даже будет полезно один раз позавтракать в кабинете с коллегами для более плотного сплочения с коллективом.
— Давай, я хоть до двенадцати не особый едок, но ты так о блинчиках вкусно сказала…
Трюк с облизыванием губ, похоже, сработал. Беркутов жадно разглядывает мой рот, но на то, что он подтянет к себе и поцелует, даже не стоит надеяться. Никита, по моему же требованию, прочертил грань, что он может себе со мной позволять, а что нет, и за эту грань уже несколько дней как не заходит. То есть дальше, чем за руки подержаться, мы не уйдём, пока сама запрет не сниму.
Казалось бы, что может быть проще — прямо сейчас обворожительно улыбнуться, в два шага грациозно приблизиться к Беркутову, обвить его шею руками, привстать на цыпочки и его самой поцеловать. Всё! Ничего же больше не нужно, никаких слов и объяснений, просто, понятно и без рассусоливания.
Ага, сейчас, Варваре Сергеевне — банально слабо! Стеснительность, стыд и бла-бла-бла….
Вселенная вредничала и вставляла мне палки в колёса. По дороге в ресторан поговорить с Никитой не удалось, потому как ему позвонили, и пока мы шли, он обсуждал какой-то деловой вопрос. Так злилась, что в суть не в давалась.
В ресторане за столиком Беркутова никто не отвлекал, а я всё начать не решалась. Выход нашёлся — надо зайти издалека, например, так: «Никита, я сегодня всю ночь возле твоей кровати просидела».
Он, конечно же, спросит: «Почему?» или «Зачем?» Отступать будет некуда, раз сказала «а», придётся говорить «б», а там по ходу дела как-нибудь уж разберёмся.
— Никита, а я к тебе сегодня ночью в спальню приходила, — собравшись с духом, произнесла я.
Глава 46Беркутов, застыв над тарелкой, так и не отрезал от блина кусок, а затем он медленно поднял на меня взгляд. По-моему, мужчина ошеломлён, но не в плохом, а в хорошем смысле этого слова.
«Ну давай, интересуйся, зачем?»
— А почему ты меня не разбудила?
«Беркутов, это неправильный вопрос. Какая теперь разница? Постеснялась, пожалела…. В конце концов, не смогла, у тебя же сон-то мертвецкий. В общем, не разбудила и не разбудила. Проехали».
Дабы не углубляться в дебри темы «Почему мой ночной визит до сего момента оставался для Никиты тайной», пожала плечами, говоря жестом: «Не знаю, это неважно….»
