ее в черный список и сменил телефон. Не хватало мне еще с ней разбираться. У меня теперь Рита есть. Хотя как есть… Черт, я совсем запутался!
Вышел из спорткомплекса и направился к стоянке. Мысли не давали покоя. Зазвонил телефон. Отец. Я напрягся. Он в последнее время как с цепи сорвался.
И все потому, что я стал искать съемную квартиру. Для нас с Ритой. Точнее, для нее, но ведь, когда родится малышка, я буду нужен им там? Да и страшно оставлять ее сейчас одну…
Поднял трубку. Ожидаемо тот начал с места в карьер:
– Нам надо поговорить.
– Не представляю о чем.
Он давно не вмешивался в мою жизнь. Не говоря уже о Ваниной. Но то ли грядущее отцовство стало триггером этого движняка, то ли просто он вспомнил о моем существовании…
– Я не хочу, чтобы ты съезжал. К чему это? Раньше тебя все устраивало. Что изменилось? Если тебе нужны вечеринки.
Впервые в голову пришла мысль. А если бы моя дочь вот так вот в двадцать лет стала бухать и трахаться со всеми подряд? Что, если бы она решила спустить свою жизнь в унитаз, а я не знал, что с этим сделать?
Остановился. Что же эта нерожденная малышка со мной делает? Стало больно, трудно дышать. Затошнило. Мне захотелось блевануть от нахлынувших чувств.
Оперся о стену, замер. Бессилие и злость, отчаяние. Они хлынули в меня неконтролируемым потоком. Я не мог до конца его простить за ту ночь. Ту ночь, после которой мамы не стало, в том числе по его вине. Но я никогда не думал о том, что чувствует он. Прохрипел в трубку:
– Как ты это пережил. Все это? Как ты справился вообще?
Повисла пауза. Она еще не родилась, не родилась, но уже показывала мне, как может быть больно от жизни. Как может быть и хорошо, и одновременно с этим невыносимо.
– А кто тебе сказал, что я справился?
Говорят, что важных разговоров по телефону не бывает. Что все это херня полная, да только неважно, где, когда и как. В нашем случае вообще удивительно, что оно вслух произносится.
– Я стану отцом.
Я не говорил ему. Я вообще никому не говорил. Знали только те, что волей случая оказались в курсе. А вот он нет. Ваня же с ним не общается, да и не думаю, что он вообще хоть как-то осмелился бы выдать ему такую информацию.
И снова тишина. Гнетущая. Такая гнетущая, что на душу словно лавина из камней обрушилась. Я не мог понять, откуда это, не мог оценить ущерб. Этот просто было, и я ничего не контролировал.
– Надеюсь, ты справишься лучше меня. По крайней мере, у тебя для этого есть все. Поздравляю.
– И что же у меня такого есть?
В его голосе не было бурной радости, не было и сарказма или издевки. Кажется, мой отец давно исчерпал запас своих эмоций. Но мне почему-то стало очень важно, что он думает об этом. Наверное, потому что стало страшно. Мне было страшно, и я нуждался в его поддержке.
– Ты точно знаешь, как делать не надо.
Такие простые слова, но оба мы понимали, как много они значат. Оба мы сейчас признавали свои ошибки. И у каждого из нас был хрен знает какой шанс. Возможно, последний. Поэтому я ответил:
– Мы оба знаем. И оба должны в этот раз справиться. Обязаны.
И я сейчас имел в виду не только грядущее его и мое отцовство. Оба мы понимали, что она бы больше всего на свете хотела, чтобы мы смогли быть счастливыми.
Глава 40. Рита
– Ты готова? Сумка вон та?
Прикусила губу. Мне было до боли непривычно вот так с ним куда-то собираться. Даже будь то выписка из больницы. А еще я так и не набралась смелости спросить, куда он меня повезет.
Я сидела спокойно, но только внешне. Внутри был странный трепет. Предвкушение, что ли. За эти недели я в больнице засиделась. Признаюсь, для моей деятельной натуры стало откровением, что вот так вот сидеть без дела сложно.
Да и мысль в голове созрела, чем бы я могла заниматься. Наконец-то! У меня ручки чесались попробовать свою идею в деле. Хотя сомневаюсь, что врачи разрешат мне активничать даже так.
– О! Вот вы где. Я забыла кое о чем предупредить вас, ребята.
Доктор появилась внезапно. Я уже думала, что получила все назначения. В любом случае у меня теперь был ее телефон, и она обещала в случае всего отвечать на все мои вопросы.
Миша снова встал в оборонительную позицию, но она лишь улыбнулась. Она давно поняла его и принимала таким хмурым, как он есть. Как когда-то приняла его я.
Но в какой-то момент улыбка на ее лица сменяется профессиональной строгостью. Она оглядывает нас и мне хочется потупить взгляд, словно я где-то накосячила.
– Безусловно, я понимаю всю ситуацию, но отдельно хочу напомнить, что в данный момент Рите необходим половой покой.
И смотрит она не на меня, а на Михаила. Смысл сказанного доходит до меня не сразу, а потом я заливаюсь алой краской, становясь как помидорка. Это как… Это же… Но мы не…
– Я вас понял.
От его ответа у меня вообще лицо вытягивается от удивления. Я приоткрываю рот, не понимая, что происходит, а вместо пояснений Самсонов просто берет сумки в одну руку и мою ладонь в другую. Потом тащит за собой на выход.
Я едва успеваю сказать спасибо доктору и обещаю ей писать о самочувствии, как оказываюсь на улице. Миша собран, мрачен и, как всегда, немногословен.
Я смущаюсь его, мне не очень удобно, но в голове словно набатом звучит мамино: а ноги раздвигать удобно было?! Ее нравоучения вылезают из сознания всегда некстати.
– Садись в машину, поехали.
Сажусь. Он сумки на заднее сиденье кладет, и, когда свет падает на кожаные кресла с тканевыми вставками, я вижу темные пятна. Не сразу до меня доходит, что это.
Лишь потом кровь словно отливает от лица. Здесь была кровь. Много крови, и я даже знаю, чья она. Моя.
– Не смотри туда, просто я химчистку доверяю только одному парню, а он в отпуске до следующей недели. Потом отчистит – и незаметно будет.
Он смотрит наконец-то прямо, а я снова теряюсь. Сейчас, без стен больницы, бесконечных проблем и угрозы выкидыша мне буквально нечего ему сказать.
Это странно, неуютно. Поэтому я опускаю глаза
