надо бы по чувству долга человека идти в поле и праздновать там сей радостный праздник; по крайней мере надо бы идти хоть на Невский: а ты куда идёшь? а? куда ты идёшь?.. Ты идёшь заключиться в душные четыре стены, между мёртвых хартий и вековой пыли, ты идёшь в архив!..» и пр. и пр. Или ещё и такие мысли приходят в голову: «Вот взошла бледноликая луна; ночь тиха, и природа дремлет в величественном покое… Успокойся и ты, человек, дитя природы… Но увы… Вместо успокоения, вместо сна, к чему ты стремишься, человек?!. Куда ты направляешь поспешные шаги свои?!! Туда, где в душной комнате расставлены зелёные столики, зажжены свечи, разложены мелки… Не звёзды бледно мерцают в очах твоих: тебе мерещатся взятки, висты, консоляции… О, человек, человек!»
Да, право, такие всегда рождаются у меня печальные мысли, когда я в своё время увижу на небе солнце… То ли дело, как ещё с ночи зарядит на дворе этакое — какое-то такое: и дождь, и снег, и ветер: любо! Проснёшься и, взглянув в тусклое окно, думаешь сам себе: нынче на дворе прегадкая погода, то есть такая гадкая, что, кроме преферанса, ничем нельзя заняться… Нельзя! ну, чем вы можете убить тоску такой погоды?.. А в преферанс, должно быть, хорошо…
Да; преферанс как нарочно создан для такой погоды… Уж не заняться ли им с утра… В самом деле, куда деть время!.. Кто в этакую погоду станет выходить в архив?.. Не пойду… нет, лучше я отправлюсь к Петру Тихоновичу: он же кстати живёт с братом: вот и партия.
(Приходит домой, надевает халат, закуривает трубку и ложится на кровать.)
Сцена II
Чиновник и потом таинственный голос.
Чиновник (потягиваясь).
А когда на небе солнце, совсем не то… вот и сегодня у меня такие мысли, такие мысли… всё преферанс да преферанс, думаю я… Как будто нельзя ничем дельным заняться? Стыд! срам!.. Недаром и в книгах смеются, и комедию сочинили. Правда, приятно, но я совершенно согласен с учёными: для души ничего нет… Не буду-ка я играть в преферанс! не буду!.. Оно и денег больше останется, и времени, — ну и то и другое… Прощай преферанс! прощай навсегда… знаешь ли? мне даже хочется сочинить на тебя стихи.
Таинственный голос.
Как, на меня… стихи? и, конечно, похвальные?
Чиновник.
Увы! нет! Таков уже человек, что если он пишет стихи, то непременно напишет их и на дядю, и на тёщу, и на приятеля… я уж на всех написал, и теперь…
Таинственный голос.
Но на меня?.. Подумал ли ты, на кого поднялось дерзкое перо твоё, подумал ли ты?.. На меня?..
Чиновник.
Да, на тебя.
Таинственный голос (грозно).
Замолчи, дерзновенный! подумал ли ты, что говоришь?.. Против кого вооружаешься ты? Что бы ты был без меня, и был ли бы ты без меня?.. Не я ли тысячу раз выручал тебя в тяжёлые минуты?.. Не ко мне ли бежал ты, когда нападала на тебя чёрная немочь и был ты чернее тучи, и уже ясно становилось тебе, что нечего делать… Не ко мне ли бежал ты, как сын, припадающий в скорбный час на тёплую грудь матери, и не всегда ли спасал я тебя?..
Не я ли учил тебя переносить терпеливо удары судьбы, быть смиренным в счастии, спокойным в несчастии, брать взятки хладнокровно, осторожно и ни на минуту не забывать, что скоротечно несчастие и счастье, что рушатся города, тонут пароходы и корабли, изменяет любовь, обманывает слава, улетает как призрак радость, — и остаются одни только ремизы, холодные и неумолимые, как судьба, — остаются вечными пятнами упрёка на кармане и душе, ночью, подобно бледным и страшным привидениям, приходят будить человека из сладкого сна, вырывают его из объятий любимой матери, нежной супруги, достойных друзей, подливают отравы в утренний кофе, в семейное счастье, в обязанности служебной деятельности?.. И ты вооружаешься против меня, ты, человек благоразумный!.. Отрекись, отрекись от дерзостных слов твоих, или на главу твою, подобно льдистым лавинам, стремящимся с высоты гор, низвергнутся бедствия, какие только есть во власти моей!..
Огненным дождём ослеплённые, в ужасе закроются очи твои, туман помрачит слабый рассудок твой, и от края до края, в безумном смятении, испишешь ты весь зелёный стол цифрами собственного своего приговора… и не стереть тебе их, не стереть до конца дней твоих… Жена не узнает тебя, когда ты вернёшься домой, собственные дети отвернутся от своего отца, самый пёс твой, который, бывало, встречал тебя радостным виляньем хвоста, завоет при входе твоём, как будто чуя покойника!.. Отруби, отруби скорей нечистивую руку свою, посягнувшую на дело позорное, ты — мой сын, мой единственный сын, потому что я не уступлю тебя никакому другому делу (да благо и нет его у тебя!). С помощью одной, которая останется у тебя, руки ты ещё можешь сдавать карты, брать взятки, записывать ремизы… но когда отречёшься от меня позорно и неблагородно — что будешь делать ты? Страшная, страшная участь ожидает тебя!..
Чиновник (весь бледный, с ужасом).
Знаю, всё знаю… но уже поздно; стихи готовы! бес вдохновения овладел мною; уже держит он меня в своих страшных когтях и щиплет за язык раскалёнными щипцами… Мне скучно! мне грустно! мне надобно разрешиться стихами… а там — будь что будет!
Таинственный голос.
Молчи!
Чиновник.
Не могу молчать… я тебя ненавижу, я тебя проклинаю!..
(Становится в позицию и начинает декламировать.)
И скучно, и грустно, и некого в карты надуть
В минуту карманной невзгоды…
Жена?.. но что пользы жену обмануть —
Ведь ей же отдашь на расходы!
Засядешь с друзьями, но счастия нет и следа,
И черви, и пики, и всё так ничтожно,
Ремизиться вечно не стоит труда.
Наверно играть невозможно!
Крепиться!.. но рано иль поздно обрежешься вдруг, —
Окончишь — ощипан, как утка…
И карты, как взглянешь с холодным вниманьем вокруг,
Такая пустая и глупая шутка!..
Таинственный голос.
Свершилось! Пустая и глупая шутка?.. и ты не шутя говоришь это? не шутя?.. Подумай ещё о том, что ты сделал… день даю тебе на размышление: я добр! Завтра зван ты к Кручинину… не прийдёшь — ты погиб! Уже на весах судьбы давно жизнь и смерть твоя… уже весы колыхаются… приходи… мне жаль тебя… «Не прийду… У меня есть дело»… Какое дело?.. нет у тебя дела! ну, что ты будешь делать?
Чиновник.
