Я не могла этого рассказать.
– Он… напал на меня. Я… защитилась.
Паук смотрел на меня, ожидая продолжения. Черная энергия в нем замерла, сжавшись в одну пульсирующую точку, готовая развернуться разрушительно сильным взрывом, и я зажмурилась, не в силах смотреть ему в глаза.
Почему-то это было больно.
Серебристые нити магии потянулись от моих пальцев, видимые даже сквозь сомкнутые веки. Рассказать я не могла, но могла… показать.
Неясные образы, так долго преследовавшие меня в кошмарах, воплощались в жизнь в полумраке кабинета судебного архива. Девушка, замершая полусклоненной, ленты на туфельках… Мужчина, с глумливой жестокостью давящий ей на макушку. Белозубая ухмылка, сверкнувшая из тени, куда отбросила нападавшего моя сила – «убивать людей ужасно сложно». Тусклый блеск лезвия стилета, прижатого к шее.
И ментальная магия. Невидимая глазу, но вместе с тем ощутимая, заметная. Сейчас я могла нарисовать ее, обозначить тонкими энергетическими линиями нити, потянувшиеся к серебристой фигурке девушки из прошлого, опутавшие ее тело паутиной лживых обещаний. «Расслабься, Яни. Я буду хорошим».
– И тогда во мне что-то пробудилось, – негромко произнесла я. – Сила, прежде едва ощутимая, но всю мою жизнь дремавшая внутри.
Ослепительно-белая вспышка молнией разрезала полумрак. Призрачная фигура Витторио Меньяри дрогнула, породистое лицо исказила уродливая гримаса боли. Полные губы приоткрылись в изумлении, пальцы потянулись к лицу. В уголке губ засияла густая светящаяся белая капля. Одна, другая… Витторио пошатнулся и медленно повалился вперед, неловко выставив перед собой руки, перепачканные в серебристой крови.
Иллюзия померкла.
– А дальше? Что было дальше?
Я обхватила себя руками за плечи. Ни разгоравшийся камин, ни вино не помогали согреться.
– Я… я не помню. Я очнулась в янтарном зале, в толпе гостей. И все взгляды были устремлены на меня – на сбившуюся прическу, на разорванное платье, забрызганное кровью. А потом пришли законники. След ментального воздействия был снят, зафиксирован и подтвержден. Сказали, что я убила человека… Витторио. Меня… осудили. Отец… ни один Астерио не появился в зале суда, когда оглашали приговор. Это значило, что я виновна… без оправданий. Но вот что… – Подняв голову, я посмотрела Пауку прямо в глаза. Страх увидеть презрение и отторжение в ответном взгляде отступил, сменившись холодной решимостью. – Как специалист по ментальной магии, выращенный и обученный под нужды отдела магического контроля, сейчас я могу точно сказать: нет ни малейшего шанса, что Витторио Меньяри перенес ментальное воздействие такой силы без последствий, если только он сам не менталист. Но он жив и относительно разумен, и одно это – веская причина его подозревать. Хотя… как вы сами сказали, показания осужденной преступницы, из дела которой волей верховного обвинителя затерты все подробности, не будут иметь веса в суде. Так что…
Ярость полыхнула в желто-карих глазах Паука.
– Я уничтожу его.
* * *
– Как? – одними губами спросила я.
Перед глазами вновь встал обтянутый ссохшейся кожей скелет Стефано Пацци, безумца, который рискнул поверить мне в прошлый раз. И вот сейчас…
Когда Паук в первый раз появился в Бьянкини, нарушив размеренное течение моей тюремной жизни, казалось, что ему-то – южанину, лорду, карьеристу – ничего не должно было угрожать. Но… все внутри замерло от одной только мысли, что я могу потерять и его. Что Витторио вновь победит.
Обнаженная кожа коснулась плотной черной перчатки – Паук накрыл мою руку своей. Наклонился ближе, словно почувствовав мой страх.
– Можешь быть уверена, Меньяри за все заплатит. – Его темный взгляд не предвещал ничего хорошего.
Не выпуская моей руки, главный дознаватель пододвинул свое кресло так, чтобы мы оказались лицом к лицу. Он не отводил взгляда, и в глубине желто-карих глаз мне почудилась странная, полубезумная решимость. Казалось, он что-то задумал, но я никак не могла догадаться, что именно.
– Объясни, как работает ментальная магия?
– Что вы хотите услышать? – осторожно спросила я. – Есть ли способы избежать ментального воздействия?
– Нет, – последовал незамедлительный ответ. – Есть ли способ воспользоваться им?
Я вздрогнула, инстинктивно отпрянув.
– Насколько я знаю, твоим наставником был циндрийский мастер, – мягко продолжил Паук. – Он ведь учил тебя улавливать, определять и противостоять ментальной магии. Ты должна знать, что именно оставляет тот четкий след, который считывают создаваемые тобой определители, и что может уничтожить его. А главное – что может его надежно сохранить. Но на самом деле… я хочу знать все.
Неприятное предчувствие кольнуло сердце. Главный дознаватель выжидающе смотрел на меня, и я четко осознавала, что он не отступится, пока не получит желаемого. Мне не оставалось ничего иного, кроме как начать рассказывать…
Старый циндрийский мастер Мактуб аль-Раид, единственный знакомый мне менталист, чья жизнь и свобода не принадлежали отделу магического контроля, потратил немало часов, пытаясь разъяснить мне философские учения своей далекой страны, выражавшие саму суть ментальной магии в ее исконном виде.
«Вы, западные, – говорил он с неизменной снисходительной улыбкой, – привыкли добиваться всего с помощью силы. Рветесь к вершинам, соперничаете друг с другом, ищете власти и могущества. Всегда недовольны, всегда жаждете большего. Оттого и магия, данная вашему племени, разрушительная, кипящая, будоражащая кровь».
Мастер резко вскидывал руки, изображая ревущее пламя, и я чувствовала где-то глубоко внутри, как отзывалась на это грубое движение текущая по венам серебристая энергия рода Астерио. Послушная, укрощенная – и вместе с тем дикая и яростная. Способная напитать силой хрупкую оболочку накопительного кристалла и разрушать города.
Мактуб аль-Раид не был артефактором и не мог чувствовать тлеющей внутри иллирийцев магической энергии, привычной для меня с самого детства. Но все, что он говорил о силе мага, – все, до последнего слова – было правдой.
«Ментальная магия подобна потоку воды. – Циндриец плавно оглаживал воздух широкой ладонью. – Она течет гладко и ровно, прокладывая дорогу меж камней. Она обходит препятствия, а не сметает их. Так же и маг, если он достаточно мудр, никогда не изменяет чужих мыслей, а лишь направляет их течение в нужное русло».
Он сжимал мои холодные руки и через переплетение наших пальцев легко проскальзывал в разум. Я напрягалась, как и всегда, предчувствуя неизменное вторжение, но присутствие мастера в моей голове почти не ощущалось. Он не навязывал своей воли, не заставлял делать что-то, что вызывало внутри резкий протест, не вынуждал идти против собственных убеждений. Напротив, циндриец не переставал добродушно улыбаться, демонстрируя открытость и доверие. В медово-карих глазах под густыми седыми бровями плясали искорки смеха.
