в его голосе слышался столь знакомый оттенок яда и грязи.
Я не смогла сдержать рот на замке.
— Ну, может, я не хочу с ней разговаривать.
Он провел пальцами по моим ребрам, а потом схватил за руку.
— Если в твоей дурацкой голове есть хоть капля здравого смысла, ты пойдешь и поговоришь со своей матерью. У нее заканчивается терпение.
Я повернулась к нему, его отвратительное дыхание ударило мне в лицо. Должно быть, в моих глазах горела ненависть, а сердце не отставало в схожих чувствах. Для меня стало бы огромным удовольствием схватить нож со стола и вонзить его глубоко в живот мужчины, как сделал Люциан со Стефаном на моих глазах. Моя душа вознеслась бы к небесам при виде его боли.
Он не стал ждать и вновь заговорил.
— Она знает, что тебя опять видели с этими неудачниками-наркоманами в Даунтауне, Илэйн. Знает, что ты вновь платила за отбросов общества, — фыркнул он. — Ты позоришь семейное имя. Какая же ты маленькая глупая девочка. Если у тебя есть хоть капля рассудка, ты выслушаешь и примешь ее предложение.
— Предложение? — спросила я, не представляя, о чем он говорит.
— Да, — ответил он. — Предложение. У нее для тебя есть предложение. Я его озвучил. Позже сможешь отблагодарить меня.
— Предложение, освобождающее меня от спасения людей в Даунтауне. Я такая преступница, да?
Я поняла, что улыбаюсь и смеюсь над разницей между моими реальными преступлениями и их воображаемыми. Если бы они только знали правду.
Интересно, они уже наслышаны о моей связи с кланом Морелли? Или еще нет?
— А знаешь, ты прав, — произнесла я. — Да, я вновь спасала людей. Мне больше нравится компания неудачников-наркоманов в Даунтауне, чем свора идиотов на подобных мероприятиях. Здесь так много больных эгоистичных придурков.
— Следи за своим языком, — тихо прошипел он, и, хотя внутри всё сжалось от страха, я не позволила себе отступить. Не сегодня. Больше никогда.
— А знаешь что, дядя, — прошептала я. — Можешь представить, что случится, если я громко озвучу все твои грехи прямо здесь и сейчас перед всеми присутствующими?
Его дыхание сбилось, но Лионель не пошевельнулся, продолжая крепко прижиматься ко мне.
— Могу представить, — ответил он. — Могу представить, как все бы назвали тебя сумасшедшей и рассмеялись в лицо над твоими мерзкими фантазиями, малышка.
Он провел пальцами по моей спине, и я напряглась, когда тот добрался до расщелины моей задницы сквозь тонкую ткань моего платья. Если бы он только знал, кто был внутри меня.
— Я могу преподать тебе урок поведения в любое время, когда захочу, малышка, — произнес он. — Не забывай, с кем ты разговариваешь. У меня по-прежнему есть целая орава учителей, готовая преподать тебе урок.
— Ты уже ничему не сможешь научить меня, — прошипела я. — Я давно покончила с твоими уроками и твоей грязью. Ты вызываешь у меня отвращение.
— Ты всегда так любишь врать, — возразил он. — Тебе никогда не удается продержаться долго без уроков, дорогая. В противном случае ты не была бы какой непослушной девочкой. Я до сих пор помню, в каком нетерпении ты ждала своих учителей.
Мне стоило убежать от него, но я этого не сделала. Мои ноги приросли к месту.
Его губы оказались прямо у моего уха, и я задрожала, но не дернулась.
— А помнишь, какой влажной ты становишься, будучи непослушной маленькой девочкой, Илэйн? — спросил Лионель у меня. — Я уже говорил тебе: хорошие девочки не намокают, когда пытаются усвоить урок. Несколько моих человек пытались преподать тебе урок послушания, но ты так и не послушалась.
— Прекрати, — произнесла я, но тот не послушал. Как и всегда.
Кивком он указал на лужайку, где проходила вечеринка, и я почувствовала, как вокруг все закружилось, мир начал вращаться под моими ногами.
— Скоро к нам присоединится полковник Хардвик, — сообщил он. — Как и барон Роулингс. Мне, наверное, стоит рассказать ему, какой ты была непослушной и как порочила имя нашей доброй семьи в Даунтауне с дураками, которые представления не имеют, что такое престиж в этом мире? Или, может, нам стоит позвонить Преподобному Линчу. Уверен, для тебя у него заготовлено много новых уроков. Так много уроков.
— Хватит, — выпалила я. — Я ненавижу их. Я бы перерезала горло каждому по очереди, если бы могла.
— Ну вот, — проворчал он. — Снова врешь. Ты настоящая лгунья, Илэйн. Всегда лжешь. Тебе всегда нравились эти уроки, даже когда ты была маленькой милой девочкой, которой следовало быть осторожнее.
— Нет, — ответила я, но всё слышала в своем голосе. Замешательство. Всегда было то самое замешательство, даже где-то глубоко среди боли и ненависти.
— Как я уже сказал, твоя мать хочет поговорить с тобой, — вновь повторил Лионель, и в его голосе послышалась лишь скука. — Если в тебе есть хоть немного чувства такта, ты поговоришь с ней перед уходом. Срок действия предложения ограничен.
Он отошел от меня, не оглянувшись, и я вновь возненавидела себя. Я ненавидела в себе абсолютно всё. Ненавидела всё, что касалось их. Ненавидела эту глупую вечеринку, в которой приходилось принимать участие, и ненавидела в своей жизни всё столь фальшивое и грязное.
Я не могла толком восстановить дыхание. Мне не хотелось ни есть, ни пить, не хотелось ни с кем разговаривать, тем более с матерью, поэтому просто решила сделать то, что делала всегда.
Я удалилась так незаметно, как только могла, прошла мимо дамских комнат по коридору и поднялась по лестнице в свою комнату на верхнем этаже особняка.
Спрятаться. Спрятаться. Спрятаться.
Спрятаться и выпустить боль.
В дальнем углу владений располагалась моя тайная комната, в которой я пряталась. Я открыла дверь как можно тише и вошла внутрь. Упала на пол и прижала колени к груди, сидя около старого шкафа. Раскачиваясь, я плакала и пыталась совладать с дыханием, пока не перестала утопать в своей боли.
Мне было нужно это.
Нужно лекарство, к которому я привыкла с ранних лет.
Поэтому подняла край ковра в углу и вытащила отошедшую доску пола. Я пользовалась этим тайником с самого первого раза, как только нашла его. Конечно, моя цель ждала меня: стопка салфеток, платочков, пластырь, бинт и упаковка скальпелей. Я развернула сверток, уже чувствуя первые волны спокойствия при виде лезвия.
Я подняла подол платья к бедрам и стеклянным взглядом смотрела на свою изрезанную кожу, ахнув при первом касании кожи.
О да.
О, как это было мне нужно.
Как мне нужны были уколы боли и покалывающее ощущение выпущенной крови.
Я думала о Стефане из Лондона, задыхающемся на полу, думала о языке Люциана