Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
от камер уменьшилось – и резко возросло на следующих ста метрах. Чтобы совершить убийство, люди просто отходили дальше по улице(35). Видеонаблюдение, как и глобальная слежка, не делает ничего, кроме как подпитывает параноидальные настроения, усиливая страх перед преступностью и контролем, но ничего не делает для их устранения. Видеонаблюдение и глобальная слежка, по своей сути, ретроактивны и карательны, они позволяют собрать больше разведданных и произвести больше арестов, но только после совершения преступления. Критическое событие уже произошло, и причины не так важны.
Подобный взгляд на эффективность слежки заставляет задуматься о наших собственных стратегиях противодействия злоупотреблениям властью. Действительно ли помогает освещение улиц? Усовершенствование освещения долгое время было одной из аксиом безопасности, однако установка освещения на городских улицах нередко сопровождалась ростом преступности(36). Похоже, свет ободряет не только жертву, но и стимулирует преступника. Когда все хорошо освещено, злоумышленники выглядят менее подозрительно; более того, они знают, когда на горизонте чисто. Яркий свет способствует лишь чувству безопасности, а не самой безопасности(37).
Разоблачение мрачнейших сторон деятельности спецслужб не помогло их обуздать; скорее открывшаяся информация успокоила общественность, узаконив при этом ту же секретную деятельность. Операции, которые раньше происходили в сумеречной зоне неизвестности и отрицания, были одобрены законом, но не в наших интересах.
Можно восхищаться визуальной подачей разоблачительных документов Сноудена и радоваться возникшей широкой дискуссии о массовом наблюдении, но нужно учитывать, что картинка, сама визуальность, отвлекла наше внимание от понимания лежащих в их основе механизмов и того, насколько они устойчивы.
Сбор данных неэффективен без понимания, все сводится в единый нарратив, несмотря на погрешности. Будет ли тогда наблюдение эффективной контрмерой в борьбе с тотальной слежкой? Однако именно так мы и действуем: пытаемся секретности противопоставить прозрачность, требуем ясности и открытости, чтобы пресечь скрытность и засекречивание, следуя в конечном итоге той же логике. С этой точки зрения, Агентство национальной безопасности и WikiLeaks разделяют одинаковое мировоззрение, только с разным результатом. Они, по сути, верят, что в сердце мира есть некий секрет, раскрытие которого сделает мир лучше. WikiLeaks хочет прозрачности от всех, АНБ хочет прозрачности только от некоторых – своих врагов, но оба действуют в соответствии с одной и той же философией.
Первоначальная цель WikiLeaks заключалась не в том, чтобы стать своего рода зеркалом для АНБ, а в том, чтобы сломать всю машину. В 2006 году, на заре существования WikiLeaks, ее основатель Джулиан Ассанж выпустил исследование конспиративных систем управления и способов борьбы с ними «Заговор как управление». Для Ассанжа все авторитарные системы основаны на заговоре, потому что не могли бы существовать без сохранения секретов от своих народов – от утаивания зависит сила режима, а внутренний страх и паранойя перед возможными утечками снижают способность системы к тайному сговору. Разрушителен сам факт утечки, а не содержание раскрытой информации(38). Когда WikiLeaks попал в поле зрения общественности, а сам Ассанж стал влиятельнее и наглее, организация оказалась вовлеченной в серию разборок между разведывательными агентствами, инструментами в противостоянии государств, хотя никто этого не осознал. Преобладала только ошибочная вера в силу «дымящегося пистолета» в руках убийцы – явной улики, неоспоримого доказательства, которое могло бы подорвать авторитет властей.
Проблема «дымящегося пистолета», необходимости опираться на неопровержимое свидетельство, преследует любую стратегию, которая зависит от разоблачения, демонстрации доказательств, в качестве импульса для изменения мнения. Выводы о деятельности спецслужб могли быть сделаны задолго до Сноудена из множества собранных за десятилетия отчетов, но мы готовы не замечать злодеяния до тех пор, пока документальные подтверждения не достигнут критической массы. В 2005 году Кэролайн Элкинс опубликовала подробный отчет о зверствах британцев в Кении, но ее работа была широко раскритикована за то, что основывалась на рассказах и свидетельствах очевидцев(39). И только когда британское правительство опубликовало документы, подтверждающие эти сообщения, их признали историческим фактом. Жертве начинали верить, только когда ее версия событий совпадала с рассказами угнетателей, что в большинстве случаев недостижимо. Точно так же культ «крота», «инсайдера», информатора зависит от изменения сознательности сотрудников разведывательных служб. Тем, кто не вхож в систему, не остается ничего другого, кроме как ждать, пока какой-нибудь неизвестный правительственный чиновник соизволит поделиться своими знаниями. Принципиально недостаточная основа для нравственного действия.
Подобно тому, как доступность огромных вычислительных мощностей стимулирует внедрение глобальной слежки, логика последней определяет нашу реакцию на нее и на другие экзистенциальные угрозы нашему когнитивному и физическому благополучию. Потребность в доказательствах, которые позволят нам со стопроцентной уверенностью что-либо утверждать, перевешивает нашу способность действовать здесь и сейчас. Консенсус (к примеру, согласие научного сообщества по поводу безотлагательности климатического кризиса) игнорируется, если возникает малейшая неопределенность. Мы застряли в своего рода стазисе, требуя, чтобы стрела Зенона попала в цель, несмотря на все большее сопротивление среды. Нам недостает уверенности, подтверждений никогда не бывает достаточно, отчего создается ощущение глубокой отчужденности. Все знают, что происходит, и ничего не могут с этим поделать.
Мы хотим получить истинные знания о мире путем вычислительной логики наблюдений и от этого оказываемся в опасном и парадоксальном положении. Вычислительное знание требует наблюдения, потому что извлекает истину только из непосредственно доступных данных. В свою очередь, всякое знание сводится к тому, что познаваемо с помощью вычислений, поэтому всякое знание становится формой наблюдения. Таким образом, вычислительная логика лишает нас способности обдумывать ситуацию и действовать рационально, если не будет достигнута абсолютная уверенность. Более того, по этой логике мы можем действовать только реакционно, когда уже собрано достаточно доказательств, и не можем ничего сделать в настоящем, когда это больше всего необходимо.
Наблюдение, слежка и наше соучастие в ней – одна из фундаментальных характеристик новой темной эпохи, поскольку требует своего рода слепоты – все освещено, но ничего не видно. Мы пришли к убеждению, что пролить свет на предмет – значит помыслить его и получить над ним власть. В то же время свет вычислений делает нас слабее либо из-за информационной перегрузки, либо из-за ложного чувства безопасности. Нас соблазнило вычислительное мышление, и мы купились на эту ложь.
Рассмотрим пример из самой Сети. Незадолго до мая 2016 года Джеймс О’Рейли, житель форта Макмюррей в Альберте, Канада, установил в своем доме систему безопасности Canary. Продукты Canary, вроде Google Home, идеально воплощают логику наблюдения и вычислительного мышления. Набор связанных между собой и имеющих выход в Интернет камер, датчиков и сигнализаций обеспечивает полную ситуационную осведомленность о доме в режиме реального времени. Всевидящие машины обещают защиту и гарантируют душевное спокойствие.
1 мая 2016 года в лесу к юго-западу от форта Макмюррей начался лесной пожар, который, раздуваемый сильным ветром,
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
