Сейчас этот креативный профессионал стояла, открыв рот, и тупо смотрела вслед нашей бывшей арт-примадонне. Потом она сломя голову бросилась в кабинет.
Женя вполголоса продекламировал:
— Я знаю, что произведу сенсацию, — прошипела Ракета и погасла. Пшшшш!
— Женя, заколебал уже со своим Уайльдом! — взорвалась я.
Он обиженно поджал губы, но мне было не до хороших манер. Алина первым делом вцепилась в отдел моды, жадно просмотрела картинки, раскритиковала нашу работу в пух и прах и начала отдавать приказания налево и направо. Я уточняю — идиотские приказания. Вера слушала ее, затаив дыхание, поддакивала и с негодованием косилась на меня с Маринкой («ужо я вам!»). После чего мы вынуждены были переписать все статьи для ближайшего номера, а Маринка еще и переснять фотосессию босоножек. Та же кара (минус босоножки) постигла Ульяну и Всеволода. Они каждые две минуты со значением переглядывались, прикидывая, кто из них будет следующим «на выход, с вещами!».
Артем ворвался в редакцию и затормозил у огромного монитора Миши. Возбужденно галдевшие фоторедакторы вмиг затаились.
— Я вас предупреждал! — развернулся к нам Артем.
Он обвел редакцию яростным взглядом и задержал его на Елене.
— Это что, саботаж? — спросил он у нее.
— Михаил всегда был несдержан, — тут же нашлась Елена.
— Даааа? А почему же он здесь работал? — не отставал Артем.
— Он был лучшим, — вдруг раздался голос Всеволода.
Я не знаю, кто больше удивился — мы или редакционный директор. Чтобы Всеволод признал кого-то из нас лучшим?!
— Лучшим?! — взвился Артем. — Да он…
— А вот его личная жизнь вас не касается, — спокойно продолжил Всеволод и начал собирать свой портфель.
— Вы уволены! — наконец нашелся Артем.
Всеволод пожал плечами:
— Мне никогда не нравилась работа в глянце, — и ушел.
У Ульяны был такой вид, будто ее опередили на пути к сердцу Абрамовича. Ничего, Уля, господин редакционный директор еще здесь и ты успеешь напроситься на увольнение.
— Кто-нибудь еще хочет высказаться? — развернулся к нам взбешенный Артем.
Желающих было хоть отбавляй, но нам, в отличие от Всеволода, работа в глянце нравилась. Я опустила глаза, у меня дрожали руки. Редакционные войны забирают кучу сил и энергии, которые могли бы пойти на дело и творчество. Но редакционные войны будут всегда, пока существуют редакции модных журналов.
— Девочки, — обратилась к нам Вера, как только за Артемом захлопнулась дверь, — ваши статьи никуда не годятся, вам нужно их переписать.
— Мы же их только что переписали, — изумилась Маринка.
— Алину, — Вера со значением кивнула на дверь кабинета, — не удовлетворила ваша работа. Попытайтесь еще раз доказать вашу квалификацию.
Мы с Маринкой в ужасе переглянулись: она над нами издевается?!
Внезапно запиликал мой мобильный. Вера недовольно поджала губы. Я посмотрела на экранчик.
— Вера Игоревна, мне нужно выйти, — схватив телефон, я помчалась в туалет.
— Да! — почти крикнула я в трубку.
— У тебя все в порядке? — спросил Закревский.
— У меня — да! — быстро ответила я, наблюдая, как Римма моет руки.
— Я звонил тебе несколько раз… — чуть помедлив, сказал он.
— Да, я знаю. Я не могла подойти к телефону, — я сделала умоляющее лицо, и Римма вышла.
— Что-то случилось? — спросил он.
— Неприятности на работе, — меня просто трясло.
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Послушай, у нас вышибли главного редактора, а на ее место привели какую-то вертихвостку с большими семейными связями. Она устроила термидорианский террор. Треть редакции уже уволена. Ты ничем не можешь мне помочь, — я говорила слишком резко, но у меня нервы были на пределе.
— Я думаю, тебе нужно разобраться в себе, понять, чего ты хочешь, — внезапно сказал он.
— Я хочу, чтобы меня все оставили в покое! Дали мне просто жить! Я устала сражаться за свое место под солнцем!!
— Хорошо, как скажешь. Я не буду тебя больше тревожить. Позвони мне… Позвони мне, если найдешь свое место под солнцем, — и он дал отбой. Не зря говорят, что люди высокого звания имеют то достоинство, что никогда не вздорят, как люди незнатные.
Я тупо смотрела на телефон. Потом положила его на раковину и обессиленно прислонилась к стене. Ну вот, я во всем виновата. Еще неделю назад у меня были любимая работа и любимый мужчина. А сейчас у меня есть ненавистное место работы и обиженный мною мужчина. А также растрепанные нервы и тик левого века. Только я могла совершить такую глупость. Да пропади оно все пропадом! Я схватила телефон, с размаху швырнула его об стену и заплакала.
Страх и ненависть в Москве
Я не понимаю, почему в Москве нужно стричь траву под окнами и именно с восьми утра?! На самом деле стригут уже третий день и лишь недавно закончили. Да у меня тут во всей округе сплошные зеленые насаждения и трава, трава, трава… Но кому она мешает? Пусть растет, хоть до пояса! У нас же змеи в траве не водятся? Или крокодилы? Так зачем же ее стричь? Особенно если учесть, какой убогий получается газон и какое количество сена остается поверх. Так что энтузиазм нашего ДЭЗа меня просто поражает, тоже мне, нашли уголок Новой Англии…
ПОЧЕМУ Я НЕНАВИЖУ НАШУ МАЛУЮ РОДИНУ (ОНА ЖЕ ГОР. МОСКВА)
1. Всевозможные ЖЭКи, ДЭЗы и прочие коммунальные образования, которые работают, когда ИМ удобно. Например, именно ранним утром в воскресенье нужно соскребать снег у меня под окном. Сразу отмечу, это было зимой, но до сих пор вспоминаю с содроганием.
2. Мало того! Даже проживая в привилегированной недвижимости и оплачивая коммунальные услуги по повышенным тарифам, вам не гарантировано хорошее и быстрое обслуживание. Прорвало трубу — а чего? Если никого не заливаете, подождете, пока наш сантехник до вас дойдет. Отключилось отопление — а потерпите, на улице всего минус пять. Сломался лифт — ну ведь никто не застрял, терпеливо ждите мастера. И так до бесконечности.
3. Соседи, которые живут как на необитаемом острове: включают телевизор на полную громкость, устраивают песни-пляски, среди ночи хлопают входной железной дверью так, что стены содрогаются, а в выходные начинают сверлить стены… И на все замечания обижаются, как будто у них денег просишь.
4. Пикники на обочине. Уж не знаю, с чем это связано, но практически круглогодично во всех дворах происходят сэйшны: или молодежь с визгами и писками распивает пиво, или старшее поколение в компании с водкой распевает песни народов СССР. И поделать с этим ничего невозможно! Даже если сэйшны продолжаются до четырех часов утра, милиция и не думает реагировать. Самые страшные дни — праздничные, из которых особенно выделяется Новый год.