Книга Вавилон. Сокрытая история - Ребекка Куанг

Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 165

– Как бы то ни было, мне приходится с ней жить. – Лицо Виктуар напряглось; она выглядела очень раздраженной. – Так что простите, если я пытаюсь сохранить мир.

Летти никогда долго не пребывала в дурном настроении и вскоре молча простила их. Когда на следующий день они вошли в кабинет профессора Плейфера, она ответила на неуверенную улыбку Робина. Виктуар кивнула, когда он посмотрел в ее сторону. Летти поняла, что Робин и Рами все знают и сожалеют, она и сама сожалела о случившемся и немного смутилась, что так бурно отреагировала. Больше нечего было добавить.

Тем временем им предстояли более захватывающие дебаты. На занятиях профессора Плейфера в этом триместре они рассматривали концепцию точности.

– Переводчиков постоянно обвиняют в неверности, – буркнул профессор Плейфер. – Так что же означает эта верность? Верность кому? Тексту? Аудитории? Автору? Отличается ли верность от стиля? От красоты? Начнем с того, что писал Драйден об «Энеиде». «Я постарался сделать, чтобы Вергилий говорил по-английски так, будто родился в Англии и в наше время». Он обвел взглядом студентов. – Кто-нибудь здесь считает это верностью?

– Возражу, – сказал Рами. – Я не считаю, что он прав. Вергилий писал в определенном времени и месте. Разве верно лишить его всего этого, заставить говорить как англичанин, с которым можно столкнуться на улице?

Профессор Плейфер пожал плечами.

– Но разве верно заставлять Вергилия говорить как чопорный иностранец, а не как человек, с которым вы бы с удовольствием побеседовали? Или, как это сделал Гатри, изобразить Цицерона членом английского парламента? Но, признаюсь, эти методы сомнительны. Если зайти слишком далеко, получится что-то вроде перевода «Илиады» Поупа.

– Я считала Поупа одним из величайших поэтов своего времени, – сказала Летти.

– Его оригинальные сочинения – быть может, – сказал профессор Плейфер. – Но он насыщает текст таким количеством британизмов, что Гомер у него звучит как английский аристократ восемнадцатого века. Разумеется, это не соответствует нашему образу воюющих греков и троянцев.

– Похоже на типичное английское высокомерие, – заявил Рами.

– Этим занимаются не только англичане, – возразил профессор Плейфер. – Вспомните, как Гердер набросился на французских неоклассицистов за то, что взяли в плен Гомера, одели его на французский манер и заставили соблюдать французские обычаи, раз уж он не может возразить. И все известные персидские переводчики предпочитали «дух» перевода, а не дословную точность, они даже считали возможным менять европейские имена на персидские и заменять афоризмы соответствующих языков на местные пословицы и поговорки. По-вашему, это неправильно?

Рами смолчал.

Профессор Плейфер продолжил:

– Разумеется, здесь нет правильного ответа. Ни один теоретик до вас не нашел его. На эту тему до сих пор идут споры. Шлейермахер утверждал, что переводы должны выглядеть достаточно искусственными, с очевидностью обозначая иностранные тексты. Он утверждал, что есть два варианта: либо переводчик не трогает автора и приближает к нему читателя; либо не трогает читателя и приближает к нему автора. Шлейер- махер выбрал первый вариант. Однако в Англии сейчас преобладает второй вариант – переводить так, чтобы текст звучал настолько естественно для английского читателя, как будто это вообще не перевод. А что кажется правильным вам? Нам, переводчикам, стоит избрать трудный путь, сделав себя невидимыми? Или постоянно напоминать читателям, что текст написан на иностранном языке?

– Это невозможный выбор, – ответила Виктуар. – Либо вы помещаете текст в его время и место, либо переносите его туда, где находитесь сами, здесь и сейчас. Всегда приходится чем-то жертвовать.

– Так, значит, точный и верный перевод невозможен? – спросил профессор Плейфер. – Мы никогда не сможем полноценно общаться сквозь время и пространство?

– Полагаю, что нет, – неохотно признала Виктуар.

– Но какова противоположность верности? – спросил профессор Плейфер. Он приближался к концу своего монолога; теперь оставалось только добавить последний аккорд. – Предательство. Перевод означает насилие над оригиналом, искажение и извращение его для иностранцев, которым не предназначался текст. Так что же в итоге? Какой еще мы можем сделать вывод, кроме как признать, что перевод всегда является актом предательства?

Завершив свою лекцию глубокомысленным заявлением, как обычно, он обвел всех присутствующих взглядом. И посмотрев ему в глаза, Робин ощутил в глубине своего существа горький привкус вины.

Глава 9

Переводчики всегда принадлежали и принадлежат к самому верному и стоическому племени: крупица золота, которую они нам приносят, скрыта от всех глаз, кроме самых терпеливых, среди залежей желтого песка и серы.

Томас Карлейль. Состояние немецкой литературы

Студенты Вавилона не сдавали экзамены до конца третьего курса, поэтому третий триместр промелькнул без волнений, как и предыдущие два. Так подошел к концу первый год обучения – в водовороте бумаг, книг для чтения и тщетных вечерних попытках улучшить картофельное карри Рами.

Обычно будущие второкурсники на летние каникулы отправлялись за границу, для погружения в языковую среду. Рами провел июнь и июль в Мадриде, где занимался испанским и изучал архивы Омейядов. Летти поехала во Франкфурт, где читала одну только зубодробительную немецкую философию, а Виктуар – в Страсбург, откуда вернулась с несносными комментариями о еде и высокой кухне в частности[43]. Робин надеялся, что летом у него будет возможность посетить Японию, но вместо этого его направили в Англо-китайский колледж в Малакке, чтобы он подтянул свой мандаринский. Колледж, которым управляли протестантские миссионеры, навязывал изнурительную рутину из молитв, чтения классики и курсов по медицине, этике и логике. У Робина не было возможности выйти за пределы территории колледжа на улицу Хирен, где жили китайцы; и несколько недель были наполнены беспощадным солнцепеком, песком и бесконечными встречами для изучения Библии с белыми протестантами.

Он был очень рад, что лето закончилось. Все вернулись в Оксфорд загоревшими на солнце и потяжелевшими от хорошего питания. И все же ни один из них не продлил бы каникулы, если бы появилась такая возможность. Они скучали друг по другу, скучали по Оксфорду с его дождем и ужасной едой, скучали по академической строгости Вавилона. Их разум, обогащенный новыми звуками и словами, напоминал мышцы, только и ждущие, когда их напрягут.

Они были готовы творить волшебство.

В этом году они наконец-то получили доступ на кафедру серебряных работ. До четвертого курса им не позволяли самим заниматься гравировкой, но они приступили к теоретическому курсу этимологии, который, как с определенным трепетом узнал Робин, читал профессор Ловелл.

В первый день триместра они поднялись на восьмой этаж для участия в специальном ознакомительном семинаре профессора Плейфера.

– С возвращением, – сказал он. Обычно он читал лекции в простом сюртуке, но сегодня надел черную профессорскую мантию с бахромой, которая эффектно

Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 165