болвана, чем будет забит множеством ног и кулаков.
– Сопля, давай, бля, наваляй этому козлу! – подбадривала толпа своего бойца.
Сопля был сильнее, но очень пьян. Драка шла с переменным успехом. Брат несколько раз влепил по сопливой роже. Тот разбил брату губы. Окружающая толпа визжала и улюлюкала. Один тощий обмылок с грязным ирокезом не сдержался и ударил брата ногой в живот. Другие уже тоже лезли вперед.
– Договорились же! – кричал я, хватая их за вонючую одежонку.
Мне несильно прилетело в нос. Ситуация выходила из-под контроля. Сопля попал точным брату в подбородок, брат покачнулся и упал на колени. Сопля стал бить ногами. Брату все это надоело, он схватил большой кусок кирпича, вскочил на ноги и со всего маху двинул Сопле в нос. Что-то хрустнуло, и Сопля, обливаясь хлынувшей кровью, рухнул без чувств на спину.
– Ах ты, сука! – заорали неформалы и полезли на брата.
Кто-то зарядил мне в челюсть, набросились и на остальных партийцев.
– Ну че, козлы вонючие, давай, прыгай! – хрипел брат, стоя в углу двора спиной к стенке и размахивая кирпичом.
В этот момент во двор забежала низкозадая девка с красными волосами.
– Шухер, менты! – заорала она.
Все кинулись врассыпную, в том числе и мы. Во двор вбежало человек шесть ментов с дубинками наголо. Отделение находилось через два дома. Я пробежал через проходной двор и выскочил на Невский. Погони не было. За мной из арки вышли несколько неформалов. Они сразу же забыли о произошедшем и принялись аскать, то есть клянчить мелочь у прохожих. Я пошел к БКЗ, где уже собирался народ на шествие. Мне нравилось находиться в этой разношерстной толпе. Мне нравились эти люди, которых мой брат называл «клиника». Была националистическая клиника, была коммунистическая, красная клиника. Была просто клиника, живущая столпотворением. Нас любили и те и другие. А все вместе мы назывались красно-коричневые. Все здесь ругались между собой, пощипывали друг друга, откусывая кусочки, плевали друг в друга ядовитой слюной. Но все как один вставали плечом к плечу против дикого, чуждого ельцинского либерализма. А нас они любили за то, что у них таких молодых и наглых не было. Да и если бы были, они бы их уничтожили, состарили бы.
Вон уже веселая Нина Андреева. Был у нее свой комсомол. И что? Молчать-то она не смогла, но и сказать пришедшей к ней молодежи, чувствующей еще поцелуй Советского Союза, ничего не смогла тоже. Бесконечные съезды, болтовня. Был у нас один знакомый по кличке Поцелуй Меня в Плечо, бывший когда-то в ее комсомоле. Он рассказывал, как пили они и шлюх заказывали на съездах за партийные деньги. Вождиха смотрела на это сквозь пальцы, лишь бы флагами махали фоном у нее за спиной. Да и сама не без синего греха.
А вон кричит, ни к кому конкретно не обращаясь, бородатый человек с длинной палкой в руках. На палке сразу несколько плакатиков, что-то разоблачительное про жидов и «свободу Борису Николаеву». Борис Николаев его сын, и он уже несколько лет сидит в «Крестах» за убийство. «За убийство предателя», – говорят его соратники, потом осекаются и говорят, что и убийства-то не было, а то, что посадили, так это политическая расправа. Соратников у него осталось двое, папа и девка Маша непонятного возраста с копченым кавказским лицом и в рваных между ног джинсах. На совместных пьянках с надменной рожей любит она нам рассказывать об эпических подвигах Бориса, который чуть ли не пол-Питера от черных зачистил. А мы вот и мизинца его не стоим, потому что мы тряпки. Мы смеялись, а брат ее даже выебать хотел, но не смог – «от нее воняет!».
Рядом с Николаевым-старшим стоит профессор Барабаш, саркастически улыбаясь и прищурив прозорливый глаз. Сегодня он при параде, в полковничь-ей советской форме медицинских войск. Скромно, без орденов и медалей. А они у него есть. Говорят, что он лечил когда-то самого Фиделя Кастро. Он сед и уже разглядел в собеседнике того, кого не всякий разглядит с первого взгляда. Интересно, кто же собеседник по классификации полковника профессора Барабаша? Жид, жидоставленник или поджидок? Я вот у профессора поджидок, а брат мой, бери выше, жидоставленник. Это он нас так за то, что мы смеемся, слушая его речи на митингах, где он рассказывает о жидомасонском заговоре.
– Смейтесь, смейтесь, поджидки! Жидам тоже весело! – говорит он и с ненавистью плюет в нашу сторону.
Его часто можно видеть в метро на эскалаторе с небольшим плакатиком в руках. На листочке А4 горбоносый солдат в американской форме со злобным выражением лица и с автоматом в руках, сгорбившись, шагает огромными башмаками по маленькому земному шарику. На каске у него, естественно, шестиконечная звезда. Внизу плакатика надпись «НАТО». Профессор держит плакатик над головой и вглядывается в реакцию пассажиров въедливым патриотическим рентгеном.
– Здравствуйте, Вячеслав Макарыч, – здороваюсь я с бывшим депутатом Государственной думы Вячеславом Макаровичем Марычевым.
– Здравствуй, здравствуй, а где Андрей? – говорит он, в уголках рта белая засохшая пена, безумный взгляд сквозь затемненные очки.
Это он, прославившийся своими эпатажными выходками в Думе. То в малиновом пиджаке придет с толстой цепью желтого металла на шее, то с накладными сиськами поверх костюма, а то и в противогазе. «Воняет тут у вас», – говорил. После окончания срока полномочий баллотировался куда только можно, но никуда не прошел. Так и стал уличным политиком, собрав вокруг себя верную команду соратников.
Вот Головкин, которого Марычев периодически одевает Сталиным: шинель, яловые сапоги, фуражка. Усы седоватые, рука за спину и трубка в зубах. Так и выступает на митингах, с акцентом. Всем нравится. Бабушки в ладоши хлопают.
– Ста-лин! Ста-лин! – кричат, прослезившись.
Две немолодые фаворитки Марычева рядом. Мы их называем Белка и Стрелка. У одной фамилия Лядова. Советские лица у этих теток. Могут за своего вождя и матом обложить трехэтажным, а могут и врукопашную схватиться, с ногтями в рожу. Вячеслав Макарыч с ними суров. Они ворчат, но прощают – вождь.
– Попозже подойдет, – отвечаю я.
– Ну-ну, – кивает он и оборачивается к своей банде, орет, изо рта слюна. – Лядова, блять, где транспарант?!
– Щас поднесут, Вячеслав Макарыч! – говорит она и, отвернувшись, добавляет тихо: – Че орешь-то, бешеный!
Лядова похожа на состарившуюся Любовь Орлову. Очень состарившуюся. А в молодости она, наверное, и на открытку попасть могла бы.
– Сергей! – окликает меня коренастый человек в камуфляже в залихватски заломленном черном берете.
Лицо круглое и доброе, роста небольшого, на берете красный треугольник с желтым серпом и молотом. Жмет руку.
– Здравствуйте, Александр Сергеевич! –
