И тут я вдруг понял, что финальный занавес наконец упал. Моя героиня больше не ждет в кулисах, готовая появиться в театре моей памяти в тот момент, когда я меньше всего жду. Я больше не буду заложником времени. Финита ла комедиа.
Окончательный поворот совершился благодаря тривиальному, на первый взгляд, инциденту.
Эви была начисто лишена тщеславия. Ее мало заботило то, как она выглядит, — главное, чтобы было чисто и приятно на вид. Поэтому я был крайне удивлен, когда, выйдя из душа в номере отеля «Даниэлли», застал ее перед зеркалом во весь рост.
Она не сразу меня заметила и продолжала выгибать шею, пытаясь разглядеть себя сзади. Одновременно она щупала себя за талию, определяя толщину накопленного жирка.
Я понял, что у нее на уме.
— Прекрасно выглядишь, Эви. У тебя замечательная фигура.
Она покраснела.
— Я не видела, как ты…
Она осеклась, но быстро перешла к сути дела.
— Мэтью, не надо меня утешать. Я знаю, что чересчур увлекаюсь спагетти.
— Ничего подобного!
— Я поправилась почти на два с половиной килограмма.
— А я что-то не заметил… — с любовью возразил я.
— Зато я заметила. Надо срочно что-то делать, пока еще не поздно, Завтра же с утра начинаю бегать трусцой.
— Где это ты в Венеции будешь бегать?
Мне сказали, что на рассвете площадь Сан-Марко — все равно что пруд в Центральном парке. Там все бегают. Побежишь со мной?
— Конечно.
В шесть часов утра я заставил себя встать, быстро проглотил чашку черного кофе и потащился на пьяцца, где уже считали круги несколько разноперых фанатов фитнеса — все, конечно, американцы — в кричащих спортивных костюмах и дорогих кроссовках.
Я пыхтел рядом с Эви. На ее потном лице было выражение решимости. Она меня действительно любит, подумал я. И хочет сохранить привлекательность. Она не желает стареть. Ей невдомек, что одна из ее самых милых черт — это то, что ее красота от времени не тускнеет.
И я стал представлять себе, как мы вместе состаримся. Надо сказать, эта перспектива меня не только не огорчала — она меня откровенно радовала. Иными словами, я наконец прочувствовал разницу между пылкой влюбленностью двадцатилетнего юноши и зрелой любовью взрослого человека, которая размеренно и мощно завладевает всем его существом.
Такого рода чувство долговечно, потому что умеет адаптироваться к переменам. Свою жену я мог представить себе с седой головой. И я знал, что, когда совсем облысею, Эви все равно будет меня любить.
Зрелая страсть не есть нечто застывшее — она есть движение вперед.
И я вдруг понял, что Сильвия, подобно рельефным изображениям нимф на греческих амфорах, ни капли не изменилась в моем воображении с того момента, как я видел ее в последний раз. В моих мечтаниях она осталась навечно юной.
Могла ли такая реальная Эви конкурировать с идеальной, не страшащейся времени Сильвией? Неизменной? Неменяющейся?
И тут мне пришла в голову странная мысль.
Что, если вопреки всякому здравому смыслу я уже встретил Сильвию? Встретил и не узнал?
Ведь я искал высокую, стройную красавицу двадцати пяти лет. А у нее, наверное, уже взрослые дети. Черные волосы подернуты серебром, лицо тронуто морщинками… И возможно, как и Эви, она немного округлилась в некоторых местах.
Я был помешан на женщине, которой уже давно нет.
Я сжал Эви руку. Она замедлила бег, потом и вовсе остановилась.
— Ну что, профессор? — ласково спросила она, немного запыхавшись. — Ты бы лучше над фигурой работал! .
— Да, правильно, — улыбнулся я. — Особенно когда у меня такая молодая жена!
Обнявшись, мы медленно пошли назад в отель. Площадь Сан-Марко уже была напоена солнцем. А мое сердце — любовью. И это счастье продолжалось довольно долго.
И тут, как гром среди ясного неба, раздался звонок от Нико Ринальди. По иронии судьбы, вопреки всякому здравому смыслу, как раз когда я решил, что окончательно изгнал ее из своей памяти, Сильвия вновь вошла в мою жизнь.
Мне надо было сразу отказаться. Так было бы куда легче для всех. И все бы закончилось — быстро и безболезненно. Как пулевое ранение в голову.
Но в глубине души меня одолевало любопытство. Какая она теперь? Какая она стала? И хотя я не сразу признался себе, подсознательно мне хотелось проверить силу своего иммунитета против ее магнетизма.
Мне было необходимо поговорить с Эви. Ее расписание я знал наизусть. Сейчас у нее самый разгар занятий в консерватории. И я тут же позвонил.
Не успел я поздороваться, как она почуяла неладное.
— Мэт, что случилось? — встревожилась она. — Что-нибудь с девочками?
— Нет, нет, с ними все в порядке, — заверил я.
— А с тобой? С тобой все в порядке?
И я рассказал о том, что только что произошло.
Ее первой реакцией на имя Сильвии было непроизвольное: «О!» Я быстро объяснил причину предстоящей встречи.
Эви задумалась, потом негромко сказала:
— Это ужасно! Думаешь, ты ей сможешь помочь?
— Может быть… Пока не знаю. Но мне как-то не по себе… Почему? Она всего лишь очередная пациентка, разве нет?
Я не отвечал.
— Разве нет? Скажи честно!
— Конечно, конечно. — Я постарался придать своему голосу убедительность.
— Чего ты тогда боишься, Мэт? Ты любишь меня, дурачок. Послушай, все будет хорошо. Ты ее вылечишь. А сам вылечишься от нее. Окончательно. Не волнуйся. Я тебе потом позвоню.
Она повесила трубку. А я невольно подумал: «Жаль, что у меня нет такой уверенности!»
20
Зачем я согласился?
Какие чувства я испытаю, когда ее увижу?
Услышу ли я запоздалые извинения?
Или испытаю удовлетворение подспудной жажды мести? (Надо сказать, что я не чужд подобных эмоций.) Ибо теперь, мы с ней поменялись ролями: теперь Сильвия больна, и лекарство в моих руках.
О том, что она жива, я знал всегда: я читал газеты. Время от времени я натыкался на заметки, из которых следовало, что она здорова, замужем, имеет двоих детей и познала радости семейной жизни. Интересно, она хоть раз поинтересовалась, что стало со мной?
Я и сам не ожидал, что так разозлюсь. Никогда не думал, что во мне сидит такая сильная обида.
Тут дверь в кабинет приоткрылась.
— Мистер и миссис Ринальди, — объявила секретарша. Этого можно было и не говорить.
