зримо затряслось, она гневно взвыла и бросилась вперёд, растеряв всё самообладание. Она потянулась к сестре, словно желая задушить Тасенду — или вырвать из неё ненавистную силу.
Ну уж нет, подумал Давриел и указал на неё пальцем, призывая из глубин разума последние остатки угасающей магии. Писчее заклинание.
С его помощью он закрасил Виллии глаза.
В тот же миг она завопила, споткнулась и упала на пол. — Мрак? Нет! Я прогнала тебя! — она дрожала, вытянув перед собой руки и не видя их. — Второй мрак...
Адское пламя. Песнь Тасенды заглушила жалобные стоны Виллии. Чёртова мелодия была такой жизнерадостной, что ему — ему — захотелось пуститься в пляс. Давриел с трудом поборол в себе это желание, а песнь тем временем понеслась по катакомбам. От её восторженных звуков завибрировали склепы, и казалось, что даже старые кости гремят в радостном возбуждении.
Гейсты медленно направились к Тасенде, пульсируя ярким зелёным светом, который выглядел гораздо живее их прошлого нездорового мерцания. Один за другим они сливались с Тасендой, добавляя свой свет к тому ореолу, что окружал её. Двигаясь всё быстрее, десятки духов влетали в комнату и становились частью этого пульсирующего сияния.
Пока, наконец, Тасенда не осталась стоять в одиночестве над скорчившейся на полу сестрой.
— Я не понимаю, — прохрипела Виллия, царапая себе лицо в тщетных попытках вернуть зрение. — Что случилось с моими гейстами?
— Они просто вспомнили, кем были, — ответила Тасенда.
— Эта песня, — Виллия подняла голову. — Я помню эту песню. Тасенда… я просто хотела сбежать от мрака.
— Я знаю. Но ради этого тебе не следовало изгонять туда всех, кто был рядом, — Тасенда протянула руку и дотронулась до сестры. — Прости, но для тебя, Виллия, существует третий мрак.
Тасенда слегка подтолкнула сестру. Тело Виллии завалилось на спину, и из него вылетело облачко света. Душа, болезненная и зелёная. Она скорчилась, а затем тихо исчезла, растворившись в воздухе.
Как только Виллия умерла, новый — гораздо более яркий — зелёный свет ударил из её трупа и устремился прямо в Тасенду. Тасенда запрокинула голову, широко распахнув глаза, и свет полностью охватил её.
Это твой последний шанс, сердито произнесла Сущность внутри Давриела. Какое-то время она будет поглощена своей новой силой, и у тебя есть прекрасная возможность воспользоваться твоим талантом. Отними у неё силу, Давриел! Ты всё ещё можешь получить нас обеих!
Сущность была права. Давриел инстинктивно потянулся к ней — и обнаружил, что внутри Тасенды теперь обосновалась вся мощь Топи. Она не отшвырнула его, как раньше. В этот миг она была обескуражена не меньше, чем сама девочка.
Он мог забрать её. На мгновение он увидел себя носителем сразу двух Сущностей. Его могущество не будет иметь себе равных. Он видел, как целые королевства покоряются его воле. Он видел себя абсолютным хозяином судьбы, провидения, миллионов жизней.
Какая мощь! Какая невероятная мощь!
И сколько же горя она несла. Изувеченные тела простирались до самого горизонта. Он увидел себя ужасным человеком, восседающим на жестоком престоле. Он увидел, как ему приходится уничтожать соперников, одного за другим, без права на передышку.
Никаких больше головоломок со словами. Никакого чтения тихими ночами, пока мисс Хайуотер пытается научиться готовить человеческую еду.
Давриел Кейн не был героем. Но он твёрдо знал, чего хочет от жизни. Эта истина открылась ему ценой чудовищного личного опыта.
Больше он не станет тем человеком. Поэтому он опустил руку и оставил силу в покое.
***
К Тасенде вернулось зрение.
Она ахнула, когда внутри неё распустился бутон света. Прекрасного, чистого, живого света — света, казавшегося таким мощным, что он мог бы проникать сквозь камни, словно сквозь бумагу.
Ты была избрана, раздался голос в её голове. И ты прекрасно справилась.
Тасенда упала на колени перед лицом этой силы, которая каким-то образом была ей очень хорошо знакома. Эта сила сотворила её и дала ей предназначение. Эту силу они называли Топью. Она была главным секретом Подступов.
Её судьбой.
— Ты…, — прошептала она. — Ты была внутри нас. Внутри каждого жителя Подступов. Но особенно внутри нас с сестрой. Случайность, разделившая тебя пополам?
Нет. Я часто ищу сильнейшего носителя, ответила Сущность. Но когда приорат начал лишать меня силы, мне пришлось ускорить процесс.
Свет распространялся, поглощая всё, что она видела. Её душа вибрировала безупречной красотой его песни. И внутри Сущности она увидела тысячи душ тех, кто был взращён здесь, в Подступах. Сущность сеяла в них семена своей силы, позволяла ей прорасти в их душах, а затем вновь собирала её, — созревшую, спелую, — когда люди умирали.
— Моя сестра, — спросила она. — Мы можем её вернуть? Можем сделать всё так… как было раньше?
Нет. Выбор твоей сестры навечно изменил её и тех, кто был рядом. Таков закон жизни, и бесконечного роста.
— Мне это не нравится, — сказала Тасенда. — Я заново открыла в себе Песнь радости. Разве она не должна делать вещи лучше?
Другими, да. Но «лучше» или нет — это лишь вопрос человеческого восприятия. Как бы то ни было, я не заставляю тебя владеть мной. Если ты хочешь передать меня другому, ты вольна это сделать. Или же ты можешь оставить меня — и пользоваться моей силой, как своей.
— Что… что тогда будет со мной? — спросила Тасенда. — Я стану злой, как Виллия?
Всё зависит от твоего выбора. Но ты уже не сможешь стать такой, как раньше. Ты можешь вернуться в деревню без меня, и навсегда измениться. Или со мной. И навсегда измениться.
Потому что не меняются только мёртвые.
Поколебавшись, Тасенда решилась.
Я приму эту силу.
Образы обрушились на неё тяжестью горы. Она видела… видела миры. Сотни, тысячи миров. Так много людей.
Сила пронизывала её. В один миг ей стали знакомы поколения тех, кто жил в Подступах. Воспоминания веков, суть всего, что существовало до неё. Она задыхалась под этой тяжестью, разом став единой с десятью тысячами душ.
А потом… она отпустила часть из них на волю. Сущности это не понравилось, но не она была здесь главной. Тасенда не собиралась удерживать души тех, кто всё ещё мог жить. Она вернула Йорго и его семью. Учительницу Дакну. Мельничиху Хедвику. Рома и священников. Каждого, чьё тело было ещё живо и дожидалось возвращения духа.
Это не относилось к её родителям, которым больше некуда было возвращаться. Их души, тёплые и мягкие, прильнули к
