в него и удерживали на месте. Они ковырялись в его душе, словно вороны в кишках солдат, убитых на поле боя.
Тасенда запела громче. Прощальная песнь павшим.
Давриел кряхтел под напором шептунов, ощущая, как его душа — всё его существо — медленно утекает из тела. Он воспользовался последними остатками силы Тасенды, чтобы противостоять им, и это едва помогло спасти его дух от похищения. Но в этот миг он сломался и попробовал сбежать. Он попробовал отправить себя в Слепую Вечность и навеки расстаться с этим миром.
Ничего не вышло.
Шептуны вцепились в его душу, тем самым намертво привязав его к этому месту. Он попробовал снова, и снова потерпел неудачу.
Впервые за долгое время Давриел Кейн по-настоящему запаниковал.
Время пришло, сказала Сущность. Ты это знаешь.
Нет, подумал Давриел, ощущая запах дыма и крови.
Почему? возопила Сущность. Почему ты сопротивляешься? Используй меня!
Нет!
Почему? Почему ты решил выбрать смерть?
— Я, — закричал Давриел, — БОЛЬШЕ НЕ СТАНУ ТЕМ ЧЕЛОВЕКОМ!
Он закрыл глаза, приготовившись к неизбежному.
Понятно, холодно произнесла Сущность. Ты — не тот, кем я тебя считала.
Что же, быть посему. Умри, если тебе угодно. Я найду другого.
Его сила иссякла, все возможности были израсходованы, и Давриел смиренно обмяк в руках гейстов. Как вдруг их хватка на его душе ослабла.
Он открыл глаза. Гейсты убрали от него руки и замерли. Все они смотрели в сторону — на мёртвого ангела?
Нет. На Тасенду. В комнате раздавался её тихий напев.
Песня никогда не действовала на этих существ. Он так и не понял, почему, и что изменилось сейчас.
Её песня, подумал он. Та, что она мурлычет себе под нос. Она стала другой?
Обессиленный, он заглянул внутрь себя, обнаружил одно из последних оставшихся у него заклинаний, и применил его. Простые чары призыва.
В его руке возникла виола.
— Тасенда, — прошептал он, — что бы ты ни делала, не останавливайся.
***
Тасенда обняла лицо мёртвого ангела, напевая песню — ту, что она слышала в отдалении, ту, что привела её сюда. Вокруг неё стих гомон шептунов. Она услышала свою виолу, внезапно откликнувшуюся на её пение — словно на зов.
Со всех сторон её окружал второй мрак. И всё же, взглянув наверх, она увидела мерцание — что-то сияло у неё над головой. Фигура, состоящая их чистого белого света, с крыльями, которые, казалось, простирались в вечность.
— Тасенда, — раздался голос Давриела. Она почувствовала, как он подполз к ней по каменному полу. — Эта песня… она другая. Услышав её, шептуны застыли на месте. Похоже, даже твою сестру проняло.
— Но я не знаю этой песни, — прошептала она, умолкая. — Я давно позабыла её.
— Это какая-то бессмыслица! Просто продолжай петь!
Но вместо этого Тасенда потянулась вверх, к свету. Фигура в ответ протянула свою руку и коснулась её.
— Душа Ангела, — прошептала Тасенда. — Она всё ещё здесь. В ловушке, как и души верующих…
— Чепуха, — ответил Давриел. — Ангелы — порождения магии. Как и у демонов, у них нет души.
И всё же Тасенда прикоснулась к свету.
Дитя, произнёс отчего-то знакомый голос, почему ты перестала петь?
— Как я могу петь эту песню, — прошептала она, — если все они мертвы? Если я забыла тепло солнца? Если истинный мрак отнял у меня даже сестру? Зачем мне петь после всего этого?
Потому что сейчас твои песни нужны больше всего.
— Охранная песнь не работает. Им нужна была она, но она их не спасла, — Тасенда опустила голову. — Света больше нет. И я ничего не вижу.
В этом-то и секрет, Тасенда. Что нужно делать, когда ночь становится холодной, и тьма подкрадывается к тебе со всех сторон?
Она вновь посмотрела вверх.
Какую песню ты бы спела, спросил голос, если бы могла выбирать?
— Разве это важно?
Это всегда было важно. Слушай музыку, дитя. Услышь её. И пой.
Тасенда принялась напевать, и виола вновь откликнулась, словно подбадривая её. Что-то всколыхнулось в её душе, и она встала в полный рост, тронув пальцами плечо Давриела. Осторожно взяв виолу из его рук, Тасенда отступила к дальней стене усыпальницы.
Она шла словно сквозь ледяной ветер. Среди призраков мёртвых. Эти шептуны когда-то были её соседями. Они не чудовища. Они — её друзья, семья, те, кого она любила. Они просто об этом забыли.
Пришло время напомнить им.
Тасенда открыла рот и запела. Не Охранную песнь — та предназначалась для первого мрака и звучала в пору, когда люди спали. Песнь зловещих мест и запертых дверей. Ощущая, как их пальцы проникают ей под кожу, она запела другую песню. Песню её детства, которую она пела им, пока они трудились.
Песню размеренной жизни. Радостную песню, чистую эмоцию, которая мгновенно воспламенилась, выпущенная на свободу. Казалось, что холодные пальцы на её коже потеплели, когда она вспомнила дни под светом солнца — светом, который она не могла видеть, но могла почувствовать. Дни весёлых песен, что она пела работникам в поле, и женщинам в деревне, и ребятишкам, танцующим вокруг неё.
Так нелегко было отыскать тепло во мраке. Но когда ночь становится холодной, и тьма подкрадывается к тебе со всех сторон, нужно всего лишь зажечь огонь.
И сотворить свой собственный свет.
***
Давриел прислонился к стене. Он слишком устал, чтобы вставать. Слишком устал, чтобы сделать что угодно, кроме как подползти к девочке.
Песнь Тасенды наполнила комнату неуместно — практически невозможно — радостными звуками. Вовсе не такую песню ожидаешь услышать в склепе после того, как всю ночь убегал от призраков.
Гейсты стояли, словно загипнотизированные этим странным, почти забытым чувством. Их хозяйка, сестра Тасенды, отвернулась и зажмурилась, как будто от яркого света, хотя Давриел не видел ничего подобного.
Лица гейстов начали таять. Точнее... наоборот, они перестали таять. Дрожание утихло. Искажения пропали. Пустые глаза наполнились сознанием, а рты уменьшились, из разинутых пастей превратившись в опасливые улыбки. Повсюду вокруг него ужасы ночи становились прачками, пахарями, кузнецами и детьми.
Ещё ни разу в жизни он так не радовался толпе крестьян.
Песня охватила всю усыпальницу, заставив камни дрожать с собою в такт. Она прошла сквозь Давриела — торжественная, возвышенная мелодия. Он с удивлением обнаружил, что твёрдо стоит на ногах, а его усталость как рукой сняло от этих удивительных, ликующих звуков.
Виллия, однако, рычала и скрипела зубами. Её тело
