норой не сочетавшимися друг с другом соглашениями и обязательствами, ограничивались — вместе с заключением пари и ожиданием их результатов — притоком денежных средств. И лишь для Пруссии она являлась средством выживания. Фридрих был твердо убежден, что включение Силезии в состав Пруссии законно, экономически оправдано, выгодно для самих силезцев и стратегически необходимо для существования Пруссии. Он также знал, что в этом вопросе Вена не оставит его в покое. Сведения о переговорах, проводимых Австрией, а также логический анализ ситуации и характера Марии Терезии лишь укрепляли эту уверенность. Два года, прошедшие после заключения Бреславского мира, были не больше чем интерлюдией, перемирием. Пруссия должна опять сражаться. Он пытался уйти от этих мыслей, но всегда внутренне чувствовал, что будет именно так.
Расположившись за стенами Праги, Фридрих принялся переписываться с французскими командующими, Бель-Илем и Ноайлем, находившимися в Меце, а также со своим представителем в их ставке, Шметтау. Письма Фридриха были тактичными. Его вполне удовлетворял ход событий, однако он хотел, чтобы действия французских союзников оставались максимально энергичными. Такт тем не менее уступал место резкости, когда он сносился с посланниками в других местах. 10 сентября 1744 года король писал Клиштраффену во Франкфурт, что ожидал от Ноайля усилий с целью не допустить переправы австрийцев на восточный берег Рейна, которую они почти беспрепятственно осуществили. Фридрих отмечал, что было нетрудно создать им большие проблемы, но теперь эта возможность безвозвратно упущена. Командующим имперскими войсками он направлял еще более жесткие послания, не понимая, почему австрийцы при продвижении на восток встречают столь мягкое обращение. Большой план Фридриха предусматривал нанесение мощных ударов по австрийцам, когда они начнут отход на восток после отражения их наступления в Эльзасе. Как он полагал, это ослабит и отвлечет Карла Лотарингского, будет выгодно имперской армии и даст возможность Пруссии продолжать запланированное наступление в Богемии. Его возмущало, что он, казалось, лишается такого важного стратегического преимущества из-за тактической робости союзников.
Пока французы продвигались в Германию, Фридриха тревожило и другое обстоятельство. В письме к Шметтау он советовал уделять особое внимание их отношению к вопросу о статусе вольных городов империи, таких, как Ульм. Любое нарушение известных международных договоренностей способно вызвать ненужную враждебность к Франции, а это неблагоприятным образом воздействует на ее германских союзников.
Эти предосторожности и опасения — здесь очень уместно слово «суета» — показывают, что Фридрих не был в полной мере уверен в мудрости и энергичности союзников. К середине сентября Карл Лотарингский ушел из Эльзаса и двигался маршем в направлении Богемии. 16 сентября Фридрих имел возможность написать герцогу Гольштейн-Бекскому, прусскому фельдмаршалу, возглавлявшему войска в Бреслау: «Прага взята. В наших руках 76 000 пленных. Устройте салют из крепостных орудий и организуйте благодарственный молебен!» Это была сравнительно несложная операция. Ее цена со стороны Пруссии — тридцать убитых и шестьдесят шесть раненых. Маркграф Вильгельм Бранденбургский, родственник Фридриха, перешел на его сторону.
Спустя неделю он получил сведения, что на марше находятся несколько корпусов саксонской армии. Существовала вероятность, что они повернут на север в направлении Ганновера, опасаясь, как надеялся Фридрих, французского наступления из Вестфалии; однако саксонцы скорее всего решат присоединиться к Карлу Лотарингскому, который двигался в сторону Богемии. Было очевидно, считал он, что Саксония уже сделала свой выбор. Она встала на сторону Марии Терезии и Британии. Она находится во враждебном лагере. Этого, полагал Фридрих, не произошло бы, если бы Франция действовала быстрее. Саксония колебалась; нерешительность и отсрочки склонили ее к переходу на другую сторону. Что касается возможных претензий Саксонии к Пруссии в связи с прохождением ее войск, Фридрих коротко написал министру иностранных дел: «Если саксонцы выступят против нас, я не заплачу им ничего! Rien, сотте de justice»[104]. Вскоре было установлено, что саксонская армия в 20 000 человек, из которых 6000 составляла кавалерия, идет на соединение с Карлом Лотарингским. Он много раз упоминал саксонское вероломство, поэтому неожиданностью для него их поведение стать не могло.
Теперь Фридриху противостояли силы, значительно более крупные, чем те, что Карл вводил в Эльзас. Его расчеты оказались неоправданно оптимистическими. Соединившиеся австрийцы и саксонцы, которым не мешала французская армия, создавали угрозу основным силам Пруссии. Для него было важно, чтобы противник более не получал подкреплений с севера, из Ганновера, или дополнительных саксонских войск, не успевших соединиться с Карлом Лотарингским. Он писал о необходимости активных действий, чтобы любые выделенные Британией или Ганновером для Марии Терезии войска удерживались от него на расстоянии. Имперской — или французской армии — следует, как предусматривалось планом, двигаться на Ганновер. Он мог содействовать этому, сконцентрировав прусские корпуса у Магдебурга и угрожая оттуда Ганноверу и Саксонии. Как кошмар Фридриха преследовала вероятность беспрепятственных действий на севере Германии объединившихся саксонцев, ганноверцев и, вероятно, британцев; возможны и маневры враждебной России за линией восточной границы, в то время как он всецело занят противоборством с основными силами австрийцев и саксонцев в Богемии. Король способен справиться с последней опасностью, если союзники начнут действовать.
Во всем, что касалось Саксонии, Россия выступала в качестве отдельного фактора, а в настоящее время она имела соглашения и с Саксонией, и с Пруссией. 20 октября 1744 года Фридрих составил пять длинных писем, все в разной степени посвященные одной проблеме — каким образом ослабить волю и подорвать репутацию саксонского двора. Фон Мардефельду он написал, что очень желательно добиться симпатии Бестужева, великого канцлера Елизаветы, к Пруссии, но ему понятно, насколько сложной является эта задача. Высказывания Фридриха в адрес Бестужева были достаточно резкими и едва ли оставались для того тайной, нынешняя близость его отношений с Францией также служила этому препятствием. Франко-русские отношения в это время были более чем прохладными. Тем не менее устранение враждебности России стало стратегической необходимостью, и Фридрих направил Бестужеву послание, в котором в пышных выражениях отдавал должное его талантам. В отношении Франции он дал разрешение фон Мардефельду — в конфиденциальном порядке — сообщить, что его политика не является следствием великой любви к Парижу. Пруссия исходит исключительно из стремления помочь баварскому императору-курфюрсту, оказавшемуся в ужасном положении из-за агрессии Австрии. Цели Фридриха — поддержка императора и свободы Германской империи — при существующем положении вещей делают союз с Францией неизбежным. Мотивы чистые и высокие. Оставалось надеяться, что Елизавете удастся убедить Саксонию отвести войска, направленные на помощь Марии Терезии. Он напомнил о существовании прусско-русского оборонительного соглашения и выразил надежду, что саксонская агрессия не станет поводом для его применения.
В отношении Британии, искавшей поддержки России, Фридрих сообщал о своих договорах с
