32
Отрицательно качаю головой, сильнее вжимаясь в стену. Я боюсь его. Сейчас по-настоящему. То, что происходит, результат вседозволенности. Витя давно перешел черту. Долбаный король мира.
– Лу!
Ворвавшийся в палату Рома вселяет надежду. Реагирую на него и неосознанно вытягиваю руки. Не сразу замечаю, что он вошел не один. В дверях высокий, широкоплечий мужчина с темной щетиной. На нем черный костюм и режущая глаза белоснежная рубашка. Он пренебрежительно скользит глазами по Витьке и останавливает свой взгляд на мне. В нем нет суровости. Там непоколебимая уверенность, он словно передает ее мне. Дышать становится немного легче. Грудь больше не сжимает в тиски, а сгорбленная спина выпрямляется.
Рома опускается рядом, и я цепляюсь за него, как за спасательный круг.
– Нехорошо, господин Мельников, – произносит незнакомец. Витя сжимает зубы. Он явно недоволен происходящим. Все пошло не по его плану.
– Матвей. Цепной пес. Всегда рядом.
Матвей игнорирует Витькин выпад.
– Тебе лучше уйти. Мы же не будем доводить до резни?
– Не сегодня.
Мельников убирает руки в карманы пальто и двигается к двери. Напоследок обжигает меня взглядом, мысленно обещая настоящий ад.
– Я Матвей. Клим просил забрать тебя отсюда. Прости, мы немного опоздали, – говорит спокойно и очень ровно.
Все, что я могу, это кивнуть.
Ромка помогает мне подняться и присесть на кровать. Чувствую липкую субстанцию под ладонью, которую все это время прижимала к боку.
– У тебя кровь! – вопит брат.
– Я позову врача, – заключает Матвей и выходит из палаты.
Он очень широко открывает дверь. Коридор хорошо просматривается, и я вижу в нем людей. Они явно пришли сюда с этим человеком.
– Как ты? – касаюсь Ромкиной руки.
– Нормально. Они реально приехали вовремя, – поджимает губы.
– Тебе что-то сделали? Витины люди что-то…
– Нет, – сжимает мою ладонь в ответ.
Через пару минут в палате появляется врач. Он фонтанирует недовольством, ругает всех присутствующих здесь и выгоняет из палаты посторонних. Мы с ним остаемся вдвоем.
К счастью, мне не накладывают повторных швов и не ставят дренаж. Рану обрабатывают, перевязывают и настоятельно рекомендуют полный покой.
– Это сумасшествие. Вы должны оставаться в больнице.
Артур Равилевич – так написано на бейдже – разводит руками. Но оставить меня здесь и не дать Матвею увезти попыток не предпринимает. Его либо хорошо «благодарят», либо просто запугивают.
Весь этот переезд проходит в тумане. Слабость берет верх. Очень хочется спать. Поэтому, когда я открываю глаза и понимаю, что это отдаленно похоже на мою квартиру, – пугаюсь. Чуть позже, конечно, распознаю в этой комнате ту самую спальню, где мне пришлось ночевать за день до ранения.
Бесспорно – это дом Клима. А если учесть вопли Стефы, что я пришла в себя…
Вздыхаю и поворачиваю голову к окну. На улице дождь. Плохая погода всегда навеивает не самые лучшие воспоминания и погружает в уныние.
– Как жаль, что я улетаю и не смогу тебе ничем помочь, – сокрушается Стефа, расположившись на краю моей кровати, – соблюдай все инструкции, что дал врач, – стучит ноготком по тумбочке, усыпанной листками и таблетками.
Киваю.
– Все будет хорошо, – улыбается, но после сразу поджимает губы. – Клим за тебя переживает, – добавляет шепотом.
– Я знаю. Что с Линой? Ты не в курсе?
Стефа отрицательно мотает головой.
– Ладно. Хорошего полета.
– Спасибо. Я еще вернусь.
Стеф целует меня в щеку и своей суетливой походкой вышмыгивает за дверь.
Остаток дня я лежу одна. Пару раз забегает Ромка, но, видя мой абсолютно не разговорчивый настрой, ретируется.
А я… я постоянно прокручиваю в голове Витины слова. Он готов к войне и сегодня дал понять это слишком четко.
На улицу опускается ночь. В сотый раз смотрю на тарелку с ужином и чувствую легкую тошноту. Аппетита ноль. Спать не хочется. Мозг переполнен мыслями и картинками. Они ужасны, кровожадны и не дают покоя.
Стрелка часов переваливает за три. Во дворе лают собаки.
За дверью слышатся шаги. Настораживаюсь, но, когда вижу, кто пришел, расслабляюсь. Напряжение этого дня теряет градус.
– Привет, – говорю первая, хочу, чтобы он знал, что я не сплю.
В комнате полумрак. Зажжен лишь торшер, стоящий у окна.
– Разбудил? – Клим сокращает расстояние от двери до кровати.
– Нет, я не спала.
– И не ела, – косится на тарелку, которая стоит на тумбочке.
– После произошедшего еда – последнее, о чем я думаю, – пожимаю плечами, а Вяземский приоткрывает окно, впуская в помещение холодный ночной воздух поздней осени.
Затаиваю дыхание, наблюдая за его движениями. Он снимает пиджак и небрежно бросает его в кресло. Закатывает рукава черной рубашки до локтя и расстегивает верхние пуговицы воротника. Галстука на нем нет. Клим вообще старается избегать этого предмета гардероба.
– Мне сказали, что ты улетел.
– Вернулся.
– Почему?
