Звуки становятся ближе. Вдыхаю и мгновенно понимаю, что это Клим. Аромат его туалетной воды проникает глубоко в легкие. Он молчит. Звуки стихают. Наверное, он останавливается где-то рядом.
– Ты меня напугала, – тихий голос с легкой хрипотцой врывается в мое сознание ураганом. Он с ноги выносит дверь, закрытую на тысячи засовов.
Хорошо, что здесь темно. Хорошо, что он не видит моего лица. Кажется, по щеке уже успела скатиться пара слезинок.
– Моя девочка.
Он касается моих волос. Обводит костяшками пальцев шею и убирает руку. Все это время я лежу не дыша.
– Мне жаль, что так вышло. Очень и очень жаль.
В его голосе больше нет холода и безразличия. Он искрится волнением и отчаянием. Возможно, правильно сейчас дать ему понять, что я уже в сознании. Правильнее. Но я так боюсь заглянуть ему в глаза и снова увидеть в них ненависть. Когда он узнает, что со мной все хорошо, то снова вернется к привычному для себя сценарию.
Произойдет очередная фаза отторжения.
Поэтому я молчу. Стискиваю зубы и размеренно выдыхаю.
После его ухода – плачу. Долго. И никак не могу успокоиться. И вновь проваливаюсь в темноту, а когда прихожу в себя, Рома уже сидит на стуле рядом с кроватью. Залипает в телефоне.
– Привет, – произношу тише, чем сама того желаю.
– Дома. Но не у нас. Вяземский позвал к себе.
– Стефка сказала, что улетел.
31
После ответа Ромы о том, что Клим улетел, я стараюсь не показывать своего разочарования. Внутри все сжимается от обиды и нахлынувшей волны отчаяния.
Я снова начинаю сожалеть. Злюсь на саму себя. Нужно было дать ему понять, что я в сознании. Сказать, что я чувствую на самом деле. Поделиться теми эмоциями, которые прожигают в груди огромную дыру. Она ноет не переставая.
Хотя разве мои откровения что-то бы изменили? Наверное, нет.
Чуть позже приходит врач. Просит Рому выйти. Высокий мужчина отдает распоряжение медсестре воткнуть в мою руку катетер с огромной капельницей. Его цепкий взгляд вызывает прилив мурашек. Я подсознательно нервничаю. Мне кажется, он вот-вот скажет что-то ужасное. Но этого не происходит. Мужчина убирает руки в карманы белоснежного халата, но прежде поправляет стетофонендоскоп, свисающий по обе стороны его плеч.
– Как себя чувствуете? – протягивает руку, нащупывая мой пульс.
– Нормально, – пожимаю плечами. Его пальцы на моем запястье сжимаются сильнее.
Все его дальнейшие вопросы звучат громко и коротко. Он довольно быстро проводит осмотр, делает пару записей своим размашистым почерком и молча удаляется.
Как только доктор уходит, в палату врывается Витя. Он не церемонится. Хлопает дверью, переступает порог и надвигается на меня мягкой поступью. Он словно хищник на охоте. Секунда – и придушит в один бросок без всяческих сожалений.
– Зачем ты пришел? – подбираюсь и мгновенно морщусь. Острая боль пронзает и без того измученное тело. Как бы я ни бодрилась – состояние паршивое.
– Конечно же, поинтересоваться о твоем здоровье, – вытягивает ладонь, упираясь ей в мое плечо. – Как ты, милая? – улыбается своей наигранной улыбкой.
– До твоего появления мне было лучше.
– Ты сорвала мой план.
– Скажи за это «спасибо» своей жене, – огрызаюсь в ответ, не желая с ним любезничать даже из чувства самосохранения.
Витя облизывает свои полные и сухие губы. Секунда – и перед глазами появляются искры. Он с огромной силой тянет меня за волосы, размеренно, с видом настоящего маньяка, наматывая те на кулак.
– С ней я уже провел воспитательную беседу. Она умоляла меня простить ее, а еще…
Витин голос становится ледяным. Пронизывает холодом. Он тянет меня назад, заставляет запрокинуть голову, чтобы заглянуть в глаза.
Смотрит так пристально. Стискиваю зубы.
– …рассказывала много занимательных историй. Кто позволил тебе открывать рот? – встряхивает меня и прижимает затылком к стене, немного вытаскивая из-под одеяла. – Сука. Я тебя спрашиваю, кто?
Кашляю. Захлебываюсь этим гадким отсутствием воздуха и едкой болью, распарывающей мое горло.
– Дрянь! Что ты успела напеть Климу? Ты с ним заодно? Отвечай, когда я спрашиваю!
От его крика содрогаются стены. Сейчас Витя неуправляем. Всего пару раз я видела его в таком состоянии. И никогда, никогда это не заканчивалось хорошо.
– Что он знает? Что ты успела ему рассказать?
Витя выдирает катетер и рывком стаскивает меня с кровати. Ноги подгибаются, я не могу удержаться и падаю на колени. Боль в коленных чашечках становится триггером. Глаза наполняются слезами. Я не хочу плакать, но, кажется, это что-то вроде защитной реакции.
– Ты пойдешь со мной, – рявкает и подцепляет меня за шиворот ночной больничной рубашки.
– Пусти! – ору что есть сил. – Я никуда с тобой не пойду!
– Ты думаешь, я отдам ему такой козырь? Ни за что.
Витя вдруг отпускает меня. Отшвыривает. Смотрит с пренебрежением, как на какую-то грязь.
Пинает ножку кровати носком ботинка. Приближается.
Забиваюсь в угол у окна. Встать не получается. Сил нет. Я действительно переоценила свое состояние.
– Ты сделаешь все, что я скажу, иначе... – оскаливается. – Иначе я познакомлю Ромку со своими мальчиками. Он смазливый, думаю, им понравится.
– Ты не посмеешь, – шепчу.
– Луиза, – Витя качает головой, растягивая губы в глумливой улыбке, – мы знакомы с тобой не первый день...
– Ты боишься Клима, если я расскажу ему…
– Не успеешь, маленькая, его сейчас нет в городе. А твой братец здесь, за стенкой. И я в любой момент могу дать комнату «фас». Это сделают на твоих глазах. Ты будешь видеть каждую деталь, каждую. Когда все закончится, я не убью тебя. Нет. Ты сделаешь это сама. В этот раз у тебя хватит смелости.
