— Артур! — Запрыгивает на меня, обвивая шею и спину, и я таки начинаю хохотать, как идиот, кружа ее по огромной нашей спальне.
— Говорил тебе, — приходить ночью в постель к мужику — опасно! Слушать надо было! А теперь, — обратной дороги уже нет. Уже не отпущу, Свет. Серьезно.
— Не отпускай, — и снова лихорадочные губы по лицу. И мои, по ее волосам, по губам по шее.
— Прости, малыш, — глажу рукой по щеке. — Не так это нужно было сделать, да? Но у тебя были такие глаза, что я не уверен, дождалась ли ты, пока я купил бы кольцо.
— Все так, Артур, — кажется, даже пальцы побелели, так в воротник моей рубашки впилась. — У нас все — именно так, — мы сами такие. Если бы ты заказал фейерверки и стал бы на одно колено с кольцом, я бы подумала, что это твой какой-нибудь брат-близнец, но только не ты.
— Ну… Вообще-то я собирался придумать какой-то романтический ужин, — вообще-то не собирался, даже не думал пока о том, как это лучше всего было бы сделать. Дальше кольца идей на самом деле, у меня не было. Но что-то такое все-таки предполагал. Тонну роз какую-нибудь, например.
— Не надо ужина… Ничего, кроме тебя, не надо…
— Надо, лучик. Мне очень много хочется для тебя сделать.
Эту встречу пропускать было нельзя… Да, черт возьми, трудно мне будет здесь с ней вместе!
— Прости, я должен ехать. Ты выбери пока все — платье, ну, что захочешь. На суммы не смотри. И — главное. Никуда без Сергея не выходи. Трубку я могу не брать. Не волнуйся.
Кто бы знал, чего мне стоило сейчас оторваться от нее, мягко укладывая на диванчик. И уйти, просто поцеловав на прощанье. Вместо того, чтобы взять сейчас ту, что только что согласилась стать моей. По-настоящему. Навсегда.
Даже сердце щемило, пока спускался.
Хрен знает, вроде, — мы и так вместе, и все понятно. Но после этого «да», после радости ее этой, будто что-то поменялось, стало совсем другим.
Света.
Никак не могла объяснить, отчего так на душе тревожно.
Наверное, все дело в этих переменах
Тигр, — тот самый, мой, уже привычный вдруг стал совсем на себя непохож
С изумлением — да и, чего греха таить, — восхищенно, — рассматривала его, — такого нового.
Извечная щетина превратилась в ухоженную и невероятно сексуальную.
Даже походка, манеры, повадки, кажется, стали здесь, на новом месте совсем другими.
Он стал… Плавнее? Да, наверное. Стильным незнакомцем с совсем другой улыбкой.
Смотрела на него, — и будто в кривое зеркало, или на брата-близнеца.
Холодный, идеальный, в дорогих брендовых рубашках и костюмах, с неизменными запонками с капельками бриллиантов, и каждый раз — новыми, холеный, со шлейфом дорогого парфюма, неизменно окружающего его…
Этот новый Артур заставлял трепетать и любоваться с замиранием сердца.
И внутри все леденело, — я понимала, что замираю не только я одна.
Там, на острове, в нашем доме он был стихией. Злой или страстной, и даже его молчание было способно попросту сбить с ног.
А здесь…
Здесь он стал тем, у кого есть своя история.
Своя жизнь, которой он жил прежде и которая наверняка останется для меня загадкой, тайной за семью замками.
Он стал чем-то вроде картинки из телевизора, — шикарно, невозможно, но не понять, не дотянуться….
И только тогда, когда на его лице вместо холодной, чуть надменной улыбки, появлялся уже знакомый мне оскал или то самое тепло, от которого я плавилась и млела, рассмотрев его еще тогда, пока не пришла в сознание, я снова выдыхала и ощущала себя самой собой.
Но уже через миг сердце снова начинало бешенно колотиться.
У него здесь — своя жизнь.
Женщины, друзья, обязательства, дела.
Все то, куда мне нет никакого хода. Все то, что сложено уже давно, задолго до того, как я появилась в его жизни, — и появилась ли на самом деле? Ведь, может, я просто прошла по ее краешку и теперь он, прозрев, с предельной ясностью поймет, насколько я не вписываюсь в эту самую жизнь!
Куда мне до холеных светских львиц, окружающих его?
А они окружали, я видела.
Пялилась в телевизор, просматривая светские хроники, и до крови прокусывала губы, глядя на то, как возле моего, — или уже не моего, а совсем другого, такого, каким я его и не знала, Артура, вьются холеные… стервы…
Особенно одна, — брюнетка с нереально высокой и огромной грудью, — всякий раз, когда Артур мелькал на экране, будь то новости какой-то политической жизни или просто светские сплетни, она почему-то не просто оказывалась рядом, так и подсовывая ему под подбородок свою грудь, и постоянно прикасалась к нему, так, будто имеет на это право.
Поправляла ему галстук или ловила его руку, чтобы якобы застергуть расстегнувшуюся на рукаве рубашку.
Призывно улыбалась, заглядывая ему в глаза, — слишком, слишком близко находясь у его лица и облизывая губы.
Судорожный взгляд постоянно вылавливал все те мелочи, которых, кажется, никто бы и не заметил.
Как она ловила его руку, проходя рядом с камерами журналистов, как поглаживала его мизинец.
Пусть это длилось всего мгновения, и он отходил или убирал свои пальцы из ее, — но не заметить было невозможно.
Почему она позволяла себе это? Почему ОН позволял ей так себя вести?
Конечно, у него были до меня женщины. Я это понимала. И сердце все равно болезненно сжималось от одной мысли об этом.
Хотелось, чтобы он был — только мой. Как там, на острове. Так, насколько я вся его, — мне даже воздуха не хватает, когда его нет рядом. Ничего не хочется, — только закрыть шторы и проспать все время, пока он не вернется. Жизнь теряла краски, звуки, свой вкус, — все терялось, все становилось ненужным, когда его нет рядом. Даже не понимаю, — как я могла жить раньше? Не знать его — и как-то жить? Чему-то радоваться, улыбаться, хотеть чего-то?
Это невозможно — вот так, в один миг, он просто стал всей моей жизнью. И нет без него ее. Ничего нет.
И вся эта роскошь, эти дорогие вещи, которые он присылал мне с курьером из дорогущих каких-то магазинов, каталоги, до которых я так и не добралась, — ничего мне этого не нужно! Я бы провела всю жизнь с ним на скользких и холодных скалах, — но лишь бы вдвоем!
Не знаю. Так, наверное, не любят. Это — не любовь, не страсть, — сумасшествие, наваждение. Но… Без него будто и меня самой просто не было. И, кажется, уже и не будет никогда. А, может, — как раз такой она и должна быть, именно настоящая любовь? А все другое, — просто увлечения, не всерьез? Именно такой, — чтобы легкие обжигало и пальцы судорогой сводило только от того, что его нет рядом?
