Ознакомительная версия. Доступно 106 страниц из 528
доклада Менькова.
Попавший из долговременной отставки не только в Севастополь, но и сразу в самую гущу большого сражения и в свиту главнокомандующего, от которого, как ему представлялось, расходились все нити управления боем, Белевцев был уже достаточно оглушен и продолжительной пушечной пальбой кругом, и вообще необычайностью своего положения после мирных лет отставки, проведенных в сельской тишине в своем родовом имении.
– Боюсь, что собьюсь с дороги: туман, дым… – несколько сконфуженно обратился он к генерал-квартирмейстеру Бутурлину. Бутурлин дал ему в провожатые одного из адъютантов и казака из конвоя.
Горчаков же недаром надел в рукава шинель, хотя день развернулся ясный, тихий и теплый. Он сказал, обращаясь к Коцебу:
– Я лично принимаю начальство над правым крылом армии.
Однако остался он здесь же, где и был, на Телеграфной горе, только сделался вдруг очень беспокойным: ерзал на лошади, поворачивая ее туда и сюда, заговаривал то с Коцебу, то с Липранди, избегал только Вревского, старался даже делать вид, что не слышит обращенных им к нему замечаний о ходе боя или вопросов. Вревский все время держался с ним рядом, Горчаков же все время стремился не глядеть в его сторону.
При его обычной рассеянности, при всей исключительности окружавшей его обстановки такое упорство в желании совершенно не замечать и не слышать виновника неудач и потерь этого дня изумляло свиту главнокомандующего и прежде всех крошечного Коцебу, который видел, что и Вревский чувствует себя скверно.
Впрочем, Вревский старался все-таки показывать то и дело, что он верит в конечный успех сражения, но не понимает только, почему так плохо действует артиллерия правого крыла и почему главнокомандующий не дает севастопольскому гарнизону сигнала начать вылазку. Он, который при составлении диспозиции в главном штабе презрительно относился к мысли о вылазке гарнизона, стараясь доказать, что решение вопроса лежит исключительно за Черной речкой, теперь явился вдруг сторонником мнений Хрулева и Тотлебена о большой вылазке со стороны Малахова кургана, чтобы оттянуть силы французов от Федюхиных высот, куда направлялся главный удар.
Горчаков же, объявив себя самого начальником правого крыла, с тою поспешностью, какая его отличала, пришел тоже к мысли оттянуть французов, только не к городу, а в сторону левого крыла, чтобы спасти от полного уничтожения правое. На Белевцева, взятого из отставки, мало было у него надежды, тем более что полкам 5-й дивизии был он совершенно неизвестен.
Липранди, верхом на лошади, стоял близ Горчакова, и тот совершенно неожиданно обратился к нему:
– Генерал Липранди! Прикажите семнадцатой дивизии атаковать позиции! Первой бригаде!..
Подняв руку к козырьку фуражки, Липранди смотрел непонимающе.
– Атаковать позиции?.. Какие именно, ваше сиятельство? – спросил он, невольно оглянувшись при этом на Гасфортову гору.
– Туда, туда! Туда в атаку! – недовольный его непониманием, указал вытянутой рукой на ближайший к Телеграфной отрог Федюхиных гор Горчаков.
Этого не было в диспозиции. Весь отряд Липранди предназначался исключительно для штурма Гасфортовой горы, для чего занимались и Чоргунские высоты, и Телеграфная, и деревня Карловка, и выходы из Байдарской долины.
Отряд этот не имел даже и мостков для перехода через водопровод, так как между Телеграфной и Гасфортовой горами было только одно препятствие – Черная речка, водопровод же за Черной проходил между Телеграфной и позициями французов.
Липранди знал, конечно, что главнокомандующий во время боя может распоряжаться войсками и не придерживаясь заранее составленной диспозиции, так как всегда возможна непредвиденная случайность, которая даст успех тем из передовых колонн, на которые не возлагалось особенных надежд, и тогда зачем же держаться диспозиции?
Но в этот злосчастный день не было и тени успеха.
– Ваше сиятельство! Если мы пустим семнадцатую дивизию на французов, то сардинцы ударят ей во фланг, – предостерегающе сказал Липранди.
Но Горчаков спешил спасать правое крыло армии, взятое им под свое непосредственное начальство. От замечания Липранди он только отмахнулся рукой, едва добавив к этому:
– У нас есть резервы, чтобы не допустить их! Передайте Веселитскому… Где Граббе?
Генерал-майор Граббе был командиром первой бригады 17-й дивизии. Высокий, с плоской спиной и твердым, сухим, длинным носом, он продвигался сквозь ряды многочисленной свиты, а в это время Липранди почти испуганно обращался вполголоса к Коцебу, говоря ему на ухо:
– Павел Евстафьевич, отговорите князя, ради бога! Что такое? Какое наступление возможно от нас, когда оно там провалилось?.. Погубим еще одну бригаду, и только! Сардинцы висят у нас на левом фланге! Отговорите, пожалуйста!
– Если успею в этом, – развел ручками Коцебу. – Беда, когда у князя появляются такие внезапные идеи! Тогда он бывает очень упорен.
Однако единомышленником князя оказался, приятно это ему было или нет, барон Вревский. Он очень оживился. Он готов был сам скакать к 17-й дивизии, чтобы передать приказ о наступлении. Эта дивизия была последней картой в объявленной благодаря ему игре, а вдруг она не будет бита? А вдруг в это время как раз подойдут свежая 4-я дивизия и артиллерия, и это даст совсем другой оборот испорченному делу?
О том, что на правый фланг армии, быть может, теперь уже скрытые густым дымом и туманом от подзорных труб, с Телеграфной горы надвигаются французы, Вревский не думал, но беспокойство Горчакова за 5-ю дивизию и подступы к Мекензиевым горам сообщилось Коцебу, когда он действительно хотел было отговорить главнокомандующего от новой атаки, похожей в его глазах на жест отчаяния.
Полки Бутырский и Московский, соблюдая обычные интервалы в ротных и батальонных колоннах, один за другим принялись спускаться с горы к речке.
Их движение не могло быть скрытным; их намерение атаковать не Гасфортову, а Федюхину гору, ближайшую к ним, было, конечно, сразу разгадано как французами, так и сардинцами, и только подойдя к бродам через Черную, бутырцы попали уже под перекрестный огонь, но за речкой ожидало их другое, едва ли не более серьезное препятствие – водопровод, который был глубже, чем Черная, хотя и уже.
Мостков не было, огонь же становился все сосредоточенней. Легкая артиллерия, оставленная на Телеграфной, отстреливалась от сардинцев, а две легкие батареи били по французским позициям, но это была слабая помощь бутырцам. И, однако же, они шли вперед, шли так же, как шли одессцы, азовцы, украинцы, галицкие, костромские, вологодские, шли, как привыкли ходить в атаки русские солдаты: плотными рядами, обходя убитых и раненых и тут же смыкаясь вновь, – и удивительные существа, ротные барабанщики священнодейственно и вдохновенно отбивали им шаг.
Сам главнокомандующий французов Пелисье, обогнав двинутые им с Сапун-горы на помощь генералу Фоше дивизию Дюлака и гвардию, имел возможность любоваться бутырцами, шедшими без выстрела на штурм восточного отрога Федюхиных высот.
Фоше не ожидал штурма с этой стороны, напротив: направил почти все свои силы на склоны, обращенные к Трактирному
Ознакомительная версия. Доступно 106 страниц из 528
