— Глас мудрости... — Она лениво улыбнулась, засыпая.
Меньше чем через два часа нас разбудил ее будильник.
Софи протянула руку, задавила звонок, потом повернула голову и поцеловала меня.
— Секс еще и лучшее снотворное! — сказала она. — Такое ощущение, будто я проспала целую ночь.
Она сварила кофе и по-быстрому пожарила яичницу с беконом — для нее это было время завтрака. На тротуаре она деловито подставила мне щеку для поцелуя, села в машину и уехала на работу.
Я смотрел на тормозные огни, исчезающие вдали. Мне вспомнилось — я когда-то читал, что у авиадиспетчеров самый высокий уровень разводов...
* * *
На следующий день Уилтон Янг приехал на скачки в Челтенхем, невзирая на презрение, которое он питал к стипль-чезу из-за его непрезентабельности. Он приехал сюда потому, что его соперник по бизнесу, который был спонсором главной скачки дня, его пригласил. И первым, кого он увидел, был я.
— А ты что здесь делаешь? — осведомился он.
— Меня пригласили.
— А-а.
Он не спросил почему, но я объяснил:
— Я несколько раз выигрывал скачки на лошадях нашего хозяина.
Он задумался и, как ни странно, кивнул:
— Ага. Помню.
Официант поднес нам серебряный поднос с бокалами шампанского. Уилтон Янг взял бокал, отхлебнул, поморщился и сказал мне прямо, что предпочел бы пинту темного.
— Боюсь, у меня для вас плохие новости, — сказал я. Он тут же встрепенулся, готовый немедленно ринуться в бой.
— Какие?
— Насчет Файндейла.
— А! — Глаза его сузились. — Плохие новости насчет Файндейла — это хорошие новости.
— Человек, которого я посылал в Южную Африку, сказал, что не мог бы поклясться, что те лошади, которые плыли вместе с ним, были ваши.
— А ты ведь говорил, что он был уверен.
— Он сказал, ему показалось, что это ваши лошади, но точно он не знает.
— Суд этого не примет.
— Не примет.
Уилтон Янг глухо заворчал.
— Ну что ж, тогда не стану подавать в суд. Это только даром деньги выбрасывать. Если дело не вполне надежное, суд — это сплошная лотерея.
Его прямота и честность заставили меня ощутить угрызения совести. Мой человек был абсолютно уверен, что лошади были его — он видел бумаги. Я про себя решил, что мы с Файндейлом квиты и впредь пусть он заботится о себе сам.
— Ладно, проехали", — сказал Уилтон Янг. — Надо сводить потери к минимуму! Верно, парень?
— Да, наверно, — согласился я.
— Ты уж мне поверь! А теперь слушай сюда. Я решил купить американскую лошадь. Американцы, они крепкие. Прямо как йоркширцы. — Он говорил совершенно серьезно. — Есть один конь, которого я хочу приобрести. Поезжай и купи его для меня. Его выставят на торги вскоре после Рождества.
Я уставился на него, уже догадываясь, о чем идет речь.
— Феникс Фледжлинг. Двухлеток. Слыхал о таком?
— А вы знаете, что Константин Бреветт тоже хочет его приобрести? — спросил я. Уилтон Янг громко фыркнул.
— Черт возьми, а ты как думал, почему он понадобился мне? Я хочу натянуть нос этому проклятому пижону. Понял, парень?
В этот самый момент в ложе появился проклятый пижон собственной персоной: плотно сжатые губы, гладко зачесанные седые волосы, очки в толстой черной оправе — почтенный бизнесмен, явившийся прямо с какого-то важного заседания в Сити.
Его мощная фигура и звучный голос, казалось, тут же заполнили собой все помещение. Я подумал, что, похоже, прибывший последним всегда оказывается в более выгодном положении. Может быть, если бы Константин Бреветт и Уилтон Янг это осознали, оба так старались бы прибыть последними, что дело кончилось бы тем, что они бы и вовсе не появлялись. Оно и к лучшему... Константин обвел присутствующих властным взглядом и ненадолго задержался на нас с Уилтоном Янгом. Он немного нахмурился, чуть-чуть поджал губы, секунд пять пристально смотрел на нас, потом отвел глаза.
— А вам никогда не приходило в голову, — медленно спросил я, — что, возможно, нос натягивают именно вам?
— Не пори ерунды!
— Сколько раз вам случалось перехватывать у него лошадей на аукционе?
— Да я уж и не вспомню! — ухмыльнулся Уилтон Янг. — Я обходил его чаще, чем он продавал свои акции!
— Это обошлось вам в огромную сумму денег. Ухмылка исчезла.
— Это все проклятый Файндейл с Виком Винсентом!
— Но что, если Константин это одобрял? Возможно, именно он все это и задумал...
— Я те прямо скажу, не в ту сторону ты смотришь. Я закусил нижнюю губу.
— Ну что ж, как вам будет угодно.
— Во-во.
Николь выиграл скачку для любителей при помощи необычайно агрессивной тактики. Соперники осыпали его руганью, распорядители косились. После скачки Николь присоединился ко мне. Вид у него был самый вызывающий. Он сразу пошел в атаку:
— Ну как?
— Если бы ты был профессионалом на гладких скачках, тебя бы дисквалифицировали.
— Это верно.
— Ты настоящий спортсмен, — сухо заметил я.
— Я участвую в скачках не для развлечения.
— А для чего же?
— Ради победы.
— Прямо как Уилтон Янг, — заметил я.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы оба не задумываетесь о том, во что обходится победа.
Николь уставился на меня исподлобья.
— Тебе она в свое время обходилась в уйму переломов.
— Н-ну... наверно, каждый расплачивается тем, что его меньше всего волнует.
— А мне плевать, что думают обо мне другие!
— Вот это я и имел в виду.
Мы стояли молча, глядя, как мимо нас скачут лошади. Всю свою жизнь я стоял и смотрел, как мимо скачут лошади. Чем плоха такая жизнь?
— Ты будешь классным жокеем, когда подрастешь, — сказал я.
— Ублюдок! — выпалил Николь, стиснув кулаки со всей яростью двадцатидвухлетнего избалованного мальчишки. Но настроение у него менялось молниеносно. В следующую секунду он коротко и ядовито улыбнулся. — Ладно. Ладно. Ладно! Можешь считать, что сейчас я постарел лет на пять.
Он развернулся на каблуках и ушел. Потом я узнал, что он направился прямо к директору ипподрома и заполнил прошение о выдаче лицензии.
Вик на скачках в Челтенхеме не был. Но мне надо было с ним поговорить, и потому на следующее утро, покончив со срочной домашней работой, я отправился к нему. Жил он возле Эпсома.
