Он уже в шестой раз читал один и тот же вопрос. Не его проблема, где они, в конце концов, будут жить и найдет ли она работу. Во всяком случае, пока не его.
– Прошу прощения, – негромко сказала девушка.
Майкл поднял глаза. Мальчик крепко спал, закрытая книга лежала рядом с ним на диване.
– Вы не будете возражать, если мы завтра останемся здесь и не пойдем на улицу? – спросила она. – То есть завтра же воскресенье.
Майкл обдумал ее слова. Он решил, что в ее просьбе нет ничего неразумного. Хотя бы один день им не придется бродить по городу.
– Или хотя бы только утром, – продолжала она. – Я бы могла убрать дом, если вы хотите. Или… сделать еще что-нибудь.
Действительно, она может ему помочь в обмен на приют.
– Надо заняться садом, – сказал Майкл. – Прополоть сорняки.
Большого вреда от нее в саду не будет.
– Поговорим об этом утром.
Майкл мысленно приказал ей идти наверх, и после еще одной минуты тишины девушка начала поднимать сына с дивана, стараясь не разбудить его.
Майкл встал, взял мальчика на руки, не обращая внимания на ее удивление.
– Открой мне дверь, – прошептал он.
Барри оказался почти невесомым. Майклу казалось, что у него на руках птичка. От волос малыша пахло миндалем. Они молча поднялись по лестнице, девушка шла впереди. Она открыла дверь спальни и откинула одеяло, чтобы Майкл положил ребенка в кровать.
В первый раз по ее лицу промелькнула легкая улыбка.
– Спасибо, – сказала она.
Майкл повернулся и вышел из комнаты, уже жалея о своем поступке. Теперь она подумает, что в нем проснулись чувства деда. В гостиной он взбил подушки на диване, примятые ими, и вернулся к своему кроссворду.
Барри. Это всего лишь совпадение.
* * *
– Ты не против? – спросила Фиона. – Я очень устала. Прошлой ночью я плохо спала, да еще и эта поездка утром.
Дес не был против. Вечером в субботу ему было все равно, выйти куда-нибудь или остаться дома. Во всяком случае, с тех пор, как он женился и субботние вечера приобрели совершенно другой оттенок.
– Я бы приняла ванну, – продолжала Фиона. – Хотя это будет совсем не то без бокала вина.
Вот опять она за свое. Снова напоминает о будущем ребенке, как будто он нуждается в напоминании.
– Ты можешь выпить один бокал. Уверен, большого вреда не будет.
– Ах нет, я лучше не буду.
Дес кивком головы указал на меню доставки на дом из ресторана «У Базилико», прикрепленное на холодильнике.
– Что тебе заказать?
Если они не выходили поужинать в субботу, они заказывали пиццу на дом.
– Ничего, – ответила Фиона. – Я попозже сделаю себе сэндвич. Я не слишком голодна.
Она что, старается пробудить в нем чувство вины? Или он что-то пропустил? Непонятно. Но, может быть, она просто не хочет есть.
Когда Фиона поднялась наверх, Дес позвонил в ресторан и заказал большую пиццу с салями, ананасами и грибами. Открыв банку с пивом, он отправился в гостиную, включил телевизор, несколько раз переключил его с программы на программу, пока не нашел трансляцию футбольного матча.
Дес смотрел, как фигурки в яркой форме гоняют по полю мяч, и подумал о сыне или дочери. Он представил крошечное беспомощное создание, во всем целиком и полностью зависящее от Фионы и от него самого. Дес подумал о том зле, которое есть в мире, обо всех опасностях и катастрофах, которые поджидают людей. И ему придется оберегать свое дитя. Все время.
С той самой секунды, как он станет отцом, на его плечи ляжет новая огромная ответственность. И это наполнило его ужасом.
Дес не понимал, зачем Фиона так поспешила. Разве женщины теперь не рожают детей после сорока? Фионе еще не исполнилось и тридцати, ей только сравнялось двадцать девять. Разве у них не полно времени? Но Фиона проявила невиданное упрямство. Ни одно его слово, казалось, не имело значения. В конце концов она вынудила его согласиться.
И вот теперь ему было очень и очень страшно.
Утром Фиона ездила в Лимерик, чтобы рассказать обо всем своим родителям.
– Я знаю, ты сказал, что следует подождать, но мне очень хочется поделиться новостью с мамой и папой, – сказала она перед отъездом. Поэтому Десу пришлось согласиться. Его радовало то, что для поездки Фиона выбрала субботу. А он по субботам работал. Дес не был уверен, что сумел бы изобразить радость в присутствии родителей жены.
Он встал и отправился на кухню, чтобы взять еще одну банку пива из холодильника.
* * *
«Мне не о чем написать домой, – записала в дневнике Одри Мэтьюз в день своего семнадцатилетия. – У меня кудрявые волосы, которые на солнце кажутся рыжими. Глаза у меня слишком блеклые, а тело слишком большое. У меня никогда не было бойфренда, я ни разу не получала открытку в День святого Валентина, никто и никогда не свистел мне вслед на улице. Никто никогда не смотрит на меня дважды».
Разумеется, в семнадцать лет она надеялась, что не останется одна так долго. Каждое утро она просыпалась в ожидании: возможно, именно сегодня это случится. Кто-то поймает ее взгляд в автобусе, в библиотеке после школы или по дороге домой. Возможно, именно сегодня кто-то посмотрит на нее дважды и увидит ее, несмотря на кудрявые волосы и полную фигуру.
Но этого не произошло ни в семнадцать, ни в восемнадцать, ни в девятнадцать. Когда ей было двадцать, она училась в колледже в Лимерике и ответила на объявление в местной газете. Она договорилась о встрече с двадцатишестилетним романтиком за чашкой кофе. Она просидела полчаса в своем розовом жакете и голубой юбке, потягивая капучино и стараясь не смотреть на дверь кафе.
Три недели спустя она предприняла еще одну попытку, на этот раз выбрав мужчину, описавшего себя как практичного, с легким характером. Он на свидание пришел, но через десять минут не слишком оживленного разговора у него зазвонил телефон, и он ушел, рассыпавшись в извинениях, поспешил на помощь другу. Уходя, он обещал позвонить ей снова.
Когда третий мужчина – еще до того, как ему принесли заказанный латте – объявил ей напрямик, что ему нужно намного больше, чем кофе, настал черед Одри извиниться и уйти под каким-то предлогом.
Потом она решила попробовать съездить в отпуск для одиночек. Первый такой отпуск, неделя в Риме, оказался ужасным. Одри оказалась моложе остальных женщин на двадцать лет, и большинство из них были разведенками с загаром, полученным в солярии. Они с горечью рассказывали Одри о своих бывших мужьях и мгновенно бросали ее, как только на горизонте появлялся мужчина.
К концу недели Одри только один раз поговорила с Аланом, пригласившим ее в свой номер после нескольких бокалов «Просекко», и один раз с Филом, разрыдавшимся в катакомбах, рассказывая о том, как любовь всей его жизни бросила его у алтаря.
