Те, в свою очередь, руководствовались собственными частными интересами, главным образом экономического характера (особенно в крупных городах). Экономический эгоизм одержал верх над нуждами государства; особенно ярко это проявлялось в Данциге. Однако помимо экономического политика сословий имела и другое направление. Пруссия была колониальной страной. Существо ее определялось не коренным народом — пруссами, права которых были установлены орденом, а немецким населением, прибывшим сюда по зову ордена, как только началась борьба за эти земли. Поначалу это немецкое население включилось в предложенную орденом просторную конструкцию и продолжало жить согласно некогда установленным нормам. Но, пустив корни в местную почву, предварительно удобрив ее своей кровью и возделав собственной секирой, переселенцы обрели в Пруссии родину, перестав быть колонистами; пришлое население Пруссии превратилось в местное германское племя и начало развиваться как всякий живой народ. С этого момента прусское население жило уже как часть народа Германии, и, воссоединившись с ним в результате своего развития на протяжении XIV века, оно восприняло от нее как хорошее, так и плохое. Борьба же прусских сословий за «свободу» свидетельствует о том, что прусские земли по обе стороны нижней Вислы стали к этому времени частью Германии, а их население жило теми же заботами, что и германский народ. Но, в отличие от восточных земель, высокоразвитое немецкое население западных земель, для которого было характерно сильное расслоение, пошло дальше в своей борьбе против власти суверена.
Как раз это-то и стало причиной гибели орденского государства, которая замаячила на горизонте уже в XV веке. Устойчивость внешнеполитических позиций народа и государства зависит не только от количества усилий, вложенных в их поддержание, но и от прочности ядра страны. Политическая эволюция, приведшая к появлению сословного государства, ослабила центральную власть суверена и государство в целом, поскольку в процессе этого превращения именно на него и была направлена вся политическая энергия. Для внутренних германских областей это было не так болезненно. Но если еще и прусское государство, оплот германской внешней политики, начинало бороться за существование, это могло привести к катастрофе. Величайшей исторической несправедливостью было вовсе не превращение Пруссии в сословное государство, а то, что, борясь за собственную свободу, прусские сословия принесли в жертву его свободу и величие.
Сначала орден, хотя это не отвечало даже намерениям Генриха фон Плауэна, поддержал притязания сословий, и, таким образом, уже тогда в политической жизни Пруссии возникла опасность дуализма. Как раз в те дни, когда великий магистр был смещен, сословия в числе прочих прав получили и еще одно — право на гражданство, одну из основных сословных свобод: было разрешено, чтобы великий магистр и высшие должностные лица ордена «соблаговолили взять на службу детей этих земель и жителей этих земель», но не чужеземцев. Еще несколько десятков лет орден так и не смог окончательно определить свою позицию по отношению к сословиям, а те в свою очередь неотступно шли к цели. Их задача во многом облегчалась конфликтами внутри самого ордена: зачастую конвенты восставали против орденского большинства; структуру государства необходимо было менять. В 1440 году дошло до создания Прусского союза, объединившего города и рыцарство ордена. Члены союза поклялись «плечом к плечу стоять за свою правоту». Изначальной задачей Прусского союза было противостоять злоупотреблениям суверена, однако вскоре он начал действовать как государство в государстве. При этом были существенно подорваны основы государства. И хотя Прусский союз нарушал привилегии ордена, дарованные ему императором в 1226 году, и положения канонического права, распространявшиеся на государство духовного ордена, ни император, ни папа не могли добиться роспуска союза. Он исполнял обязанности верховного суда и устанавливал налоги. В 1454 году он, наконец, отделился от ордена, перейдя в подчинение к польскому королю. В результате тяжелой тринадцатилетней войны, в которой орден противостоял сословиям и Польше, в 1466 году ему пришлось отказаться от западной части своего государства в пользу польского короля.
Сословия одержали победу. Но поражение ордена позволило ему понять, в чем состоит его историческая правота, которую он отстаивал в этой битве. Эгоизм, проявляемый сословиями, был эгоизмом молодого территориального государства. Предводители Прусского союза не предполагали, что не пройдет и ста лет, как сословия «Королевской Пруссии», перешедшие под власть польской короны, будут лишены всех своих прав и войдут в состав польского государства. А ведь они мечтали о государстве, построенном по территориальному признаку, которым правили бы они сами.
Орден же представлял интересы империи. Конечно, теперь это была лишь тень Германии Гогенштауфенов, да и орден уже не был похож на общину Германа фон Зальца. Но даже когда идеи универсализма стали призраком и вокруг Германии возникли независимые национальные государства, и Германия, и орден продолжали оставаться воплощением идеи империи, поскольку немецкая нация по-прежнему была реальностью. Немецкий орден, основанный императорским домом и возмужавший в борьбе германских императоров за империю, был тесно связан с немецким дворянством, жил за счет высшего единства империи, оберегая его в своем прусском государстве. Право империи, которое он отстаивал, было выше права территории. Когда дело ордена обсуждалось на рейхстаге в Регенсбурге (орден к этому времени уже вступил в войну с Прусским союзом и Польшей), кардинал Николай Кузанский счел своим долгом предостеречь немцев, что раздор внутри немецкой нации может сделать ее предметом насмешек и добычей других народов.
Еще живо было сознание, хотя уже ничем не подкрепленное, что земли ордена — это земли империи. С другой стороны, эти земли были отвоеваны орденом для немецкого народа, поэтому орден представлял здесь и его права. Сословные представители, перешедшие на сторону польского короля, изменили не только германской империи и немецкому народу, но и самой немецкой сущности орденских земель; пожалуй, они и сами это осознали, услышав от своих собратьев, сохранивших верность ордену: «Удалось нам не смешаться с вендской народностью и негерманцами, ибо хорошо нам известно, что плохо живется в тех землях, где правит негерманец, и видно то в Литве, Польше и далее». Точнее, пожалуй, и нельзя охарактеризовать историческую недальновидность изменников. Они внесли свой губительный вклад и в мирный договор, заключеный на озере Мельно в 1422 году, по которому орден отказался от Жемайтии и крепости Нессау на Висле, земель, переданных князем Конрадом Мазовецким тогда еще молодому орденскому государству, и в Брестский мирный договор 1435 года, который поставил крест на литовской политике ордена. По примеру польских и литовских дворян они дали дополнительные гарантии договоров. Так ради собственных интересов они разрушили орденское государство.
По второму Торнскому договору 1466 года империя лишилась своих прав не только в отношении отторгнутых земель ордена. Договор также требовал, чтобы великий магистр признал верховенство польского короля и принес ему присягу. Теперь лишь папа сохранял права сюзерена на этих землях, у императора таких прав уже не было. Кроме того, был уничтожен и национальный характер ордена: теперь половину братьев должны были составлять поляки. Это предписание никогда не соблюдалось. Однако сам факт его существования показывает, что и после поражения ордена враг по-прежнему видел в нем воплощение немецкого образа жизни. Несмотря ни на что, орден навсегда остался Немецким орденом.
