Музыка была имитацией. А чем поэзия? А все смеялись, когда она попадала в рифму.
* * *
— Людмила, а как по-русски лошадь говорит?
— И-гого, а по-турецки?
— И-хи-хи! А как осел у вас?
— Иа, иа.
— А у нас аи, аи!
— А как, — спросила я, — у вас мужчина кричит, когда хочет женщину?
Нихал засмеялась:
— Йерем сене, бебек! Так бы и съел тебя, бэби.
— А тогда как женщина отвечает?
— Йэ бенэ.
— А это что значит?
— Ешь меня.
И она опять произнесла распространенное русское ругательство.
— Красиво. А если женщина не желает с ним связываться, что она тогда говорит?
— Она тогда говорит «сик мек».
— Что это?
— Ну… Это гоу виз ёр пенис.
— Сик — это… А, понятно. Ну да. Сикать.
И тут я как раз вспомнила, что прочла на стенке в автобусе. Там была табличка со словом, которое я прочла как «дурачак».
— Скажи, Нихал, а что такое по-турецки «дурачак»?
— Остановка.
И тут меня осенило:
— А дурак — есть такое слово?
— Это «стой».
В поганом ручье гусь явственно произнес «ква-ква». Мы пошли вверх к кладбищу и сели на лужочке под мраморным фонтаном, бьющим из стены. Девочки развернули наши бутерброды. Светило чудное нежаркое солнышко. Рядом паслась лошадь, с интересом («и-хи-хи») посматривая на хлеб. По моей ноге к бутерброду устремилось двое крупных муравьев.
А дальше — дальше я представила себе эпоху татаро-монгольского ига, которое было на самом деле оккупацией.
Первое, что кричат завоеватели бегущему в кусты местному: «Стой!» То есть первое слово на тюркском наречии, с которым наши предки познакомились, как раз и было «дурак», и так русские и начали называть оккупантов (как впоследствии, после 1812 года, французское «шер ами», дорогой друг, превратилось в обидное слово «шаромыжник»).
В дальнейшем наши древние партизаны так и говорили:
— Ой, где мои стрелы, гля, дурак поскакал.
Старинное слово «сикать» теперь уже понятно от чего проистекло, а вот с «йэ бенэ» дело обстояло, видимо, так: в разоренных поселениях, где перебиты мужики, хлеб сожжен, а дети еще живы и плачут от голода, что остается делать бабам? Они выходят на дорогу и предлагают себя:
— Ешь меня. Йе бенэ.
Клиенты их уже научили этому слову. И соединили его со словом «женщина», которое для чужеземца проще всего звучит как «мать». (Что кричали немцы, входя в русские дома? «Матка, яйко, млеко». Перед тем ведь их войска шли по Польше. «Матка» по-польски как раз «мать», «женщина», и все остальное тоже оттуда.)
