Однако то обстоятельство, что молодая женщина на портрете была очень похожа на нее, удивляло и тревожило Гиту.
Стоя около этого портрета, она испытывала сложное чувство радости, стыда и раскаяния. Ей радостно было видеть эти лица, она любовалась этой счастливой парой, но в то же время ей было стыдно, что она играет роль их «дочери», она раскаивалась в том, что зашла слишком далеко в этой игре, за которую рано или поздно придется платить.
Но сознание того, что она пытается искоренить зло и несправедливость, вынудившие дочь этих благородных родителей сбежать из роскошного дома, успокаивало ее, придавало ей силы.
«Родителям Зиты, может быть, и нравится, что я, пусть временно, но здесь. Я послана высшими силами, чтобы покарать зло и дать возможность восторжествовать справедливости», — мысленно успокоила себя Гита и легкой походкой поднялась наверх.
— Зита, прошу к столу! Ужин готов, — увидев Гиту, как можно ласковее сказала Каушалья.
Вся семья, кроме Индиры, уже собралась за столом, покрытым белой скатертью.
Гита подошла к столу и весело оглядела всех присутствующих.
Пепло в новой голубой футболке, гладко причесанный на пробор, сиял, поглядывая то на старшую сестру Шейлу, то на Гиту.
— Для тебя сегодня постаралась, приготовила все, что ты любишь: рис, пожалуйста, овощи, пожалуйста! Что ты хотела, все на столе есть, — угодливо рассыпалась в любезностях Каушалья и улыбалась так, что ее круглые глаза исчезали в расплывшихся щеках и на их месте образовывались две щели, поблескивающие хитростью.
— Только кушай на здоровье, только кушай! — с фальшивой интонацией в голосе хлопотала тетка, и Гита очень хорошо чувствовала это.
— Пожалуйста, доченька, сядь, и я тоже сяду.
В тот момент, когда Каушалья наклонилась, намереваясь сесть на стул, предназначенный для главы семейства, Гита ловко отодвинула его, и массивный зад тетки, не найдя привычной опоры, глухо стукнулся о мраморный пол, встретив его упорное сопротивление.
— Ох-ох-ох! А…а…а! — раздался ее вопль.
— Зиточка, кажется, пошутила, проказница, — заикаясь, промолвил Бадринатх и бросился на помощь жене.
— Тебе не больно? — спросил он ее и добавил: — Не сердись!
Пепло с трудом сдерживал смех, соблюдая правила этикета, и только его глаза блестели и плясали, как теннисные шарики.
— На детей нам не следует обижаться, им все прощается! — злобно загоготала Каушалья, поднимаясь с помощью подоспевшего мужа.
— Прощается! — вторил ей Бадринатх.
— А-ха-ха! Милая шутка! — продолжала изображать веселье Каушалья.
— Эй! Место твое не здесь, тетя! — пресекла Гита попытку Каушальи вновь взгромоздиться на «главное» место. — Ты не знала? Вот оно! — указала Гита на стул, стоявший по левую руку от Бадринатха. — Садись!
Каушалья, с трудом выжимая из себя веселые нотки, настаивала на своем:
— Прежде, помнится, я всегда сидела на этом стуле.
— А теперь здесь будет сидеть хозяйка, поняла? Иди садись! — строго приказала ей Гита.
— Мне все равно, — сдалась тетка и продолжала, изображая безразличие:
— Могу сюда, могу и туда. Мне лишь бы сесть, а куда — безразлично! Хоть сюда, хоть куда хочешь, мне и здесь нравится, — с этими словами она уже собралась сесть рядом с Бадринатхом, но Гита властно остановила ее:
— Стоп! Подожди меня! — и она быстро поднялась наверх.
— А куда ушла эта дура? — наклонившись к матери, прошептала Шейла.
— Кажется, она у меня дождется! — также тихо ответила та.
Гита вошла в комнату бабушки.
Индира в светло-голубом сари сидела в кресле и читала книгу.
— Бабушка, пойдемте обедать в столовую, где обедают все, вся семья, — сказала Гита, подходя к ней.
— Ах, как я не люблю там обедать, — ласково возразила Индира.
— Как это «не люблю», когда все ждут только тебя?
— Мне сидеть за столом с «этими людьми»?! — строго и гордо возмутилась бабушка.
— Нет! Не ты, а они будут сидеть с тобой! — уточнила Гита. — Поехали!
Через несколько минут все, кто находился в столовой, с изумлением наблюдали, как к обеденному столу приближается кресло-коляска с Индирой, которая хранила строгое выражение лица. За ее спиной шла, улыбаясь, Гита. Положив свои прекрасные руки на спинку кресла, она осторожно подталкивала его вперед. Она подкатила кресло на освободившееся «главное» место у стола. Возникший тут же Раму укрепил кресло более надежно, поставив его на тормоз. По выражению его лица было видно, что он исполняет эту процедуру с большой охотой.
Бадринатх, в душе проклиная себя за свое безволие, глубоко вздохнул и выпрямился на стуле.
— Отныне, — начала Гита, — здесь сидит хозяйка этого дома. Понятно?
— Как тебе хочется, — подавляя злобу и возмущение, негромко ответила Каушалья.
— И она же должна хранить все ключи. Понятно?
— Понятно, — безнадежным тоном ответила Каушалья, и ей показалось, что под ней нет стула и что она вновь вот-вот рухнет на пол.
«Все рушится! Все ее кропотливые ухищрения, направленные на оттягивание замужества племянницы, собирание денег и драгоценностей, кажется, пошли насмарку.
Нет, нет и нет! Я так этого не оставлю. Когда же вернется Ранджит? С ним надо посоветоваться! Все рушится, все…» — носилось в мозгу Каушальи.
— Возьми, бабушка! — протянула Гита связку ключей Индире.
— Нет-нет, милая, зачем они мне? — отстранившись руками от ключей, запротестовала Индира.
— Я тебя очень прошу, бабушка! Вот твои ключи!
Индире ничего не оставалось, как взять их.
«Ведь как-никак, а я все-таки законная хозяйка этого дома», — с гордостью подумала она.
— А почему никто не ест? — бойко спросила Гита, окинув взглядом притихших домочадцев.
— А ну-ка, обедать! — весело скомандовала она и засмеялась.
Все облегченно склонились над своими тарелками.
Вечером следующего дня Рави, круто развернув машину, подъехал к дому своей невесты.
Ему не терпелось увидеть «Зиту».
В дверях стоял Раму.
Рави поздоровался со слугой, и тот почтительно поклонился.
— Прошу вас, господин доктор! Зита дома, и братец Каушальи приехал, — доложил слуга и почтительно отошел в сторону, давая пройти молодому человеку, «жениху Зиты».
В холле, развалясь на широком диване, обитом серебристой парчой, сидел Ранджит в голубом полосатом костюме. Его левая нога покоилась на низком мраморном столике. Правой ногой Ранджит ритмично постукивал по полу. Этот новоявленный англоман по-хозяйски, с небрежностью и цинизмом западника рассеянно слушал щебетание своей сестрицы.
