Перед началом войны в 1941 году освободили из тюрьмы Акселя Ивановича (дата освобождения В. И. Сифоровым опять указана „по памяти“ — на самом деле А. И. Берг был освобожден 28 мая 1940 года. — Ю. Е.) и вернули ему все ученые степени и звания, все воинские звания по его службе в военно-морском флоте и возвратили некоторую сумму денег. Выйдя из тюрьмы, Аксель Иванович сразу зашел к нам домой. Обращаясь ко мне, он сказал: „Володька, такие вещи не забываются“. Впоследствии он по-дружески называл меня так даже на официальных заседаниях».
Но В. И. Сифоров искренне и честно написал и о том, что еще в 1935 году его «…вызвали в Ленинградское управление НКВД… и предложили совместно работать по разоблачению врагов народа. Говорили, что в нашей стране очень много врагов народа среди наших советских людей, утверждали, что эту трудную проблему распознавания и разоблачения можно решить лишь совместно с передовыми людьми различных профессий, в том числе и ученых». Сначала В. И. Сифоров упирался, говорил, что он — «ученый и педагог высшей школы»… Но просьбы были настойчивыми, да и «…в процессе беседы у меня сложилось впечатление, что работники НКВД являются настоящими, честными чекистами, чекистами в духе Ф. Э. Дзержинского». Так В. И. Сифоров стал секретным сотрудником НКВД, «сексотом», писал «характеристики» на всех «своих родственников, друзей и сотрудников».
«Я выполнил это задание. Но при этом на тех лиц, в которых я был уверен, что они не являются врагами, написал положительные характеристики — в том числе на А. И. Берга и А. П. Сиверса»… Сексот, помогающий врагу народа — не парадокс ли нашего, с переходом в XXI век — уже далекого прошлого?
Но тогда, в начале 1980-х, В. И. Сифоров рукопись статьи Марины Берг отклонил, положил под сукно и до 1988 года свое решение не пересматривал. Причиной отклонения названа откровенность рассказа М. А. Берг об аресте отца — в послесловии она названа «главной причиной» отклонения, в предисловии — вообще единственной[220]. Очень уж въелся, видимо, в Сифорова дух сексотства, если даже через полвека, в 1988 году, упоминать об аресте Берга он считал недопустимым.
Сусанна Степановна Масчан, при жизни Берга — ученый секретарь научного совета по комплексной проблеме «Кибернетика» при Президиуме Академии наук СССР, да и вообще сотрудник для А. И. Берга достаточно близкий, сохранила рукопись. Вообще-то она указана «редактором-составителем» сборника, то есть могла бы замолвить слово перед В. И. Сифоровым в защиту статьи М. А. Берг. Но, видимо, пороху не хватило. Тем не менее С. С. Масчан добилась в 1993 году, уже после смерти Марины, опубликования этой рукописи, правда, в сокращенном или, говоря языком М. Светлова, «изувековеченном» виде, в сборнике, изданном Государственным политехническим музеем[221]. Правда, тиражи этих публикаций — и сборника «Академик Аксель Иванович Берг (К столетию со дня рождения)», и книги В. И. Сифорова «Тангенс выживания» — невелики, всего экземпляров 400, они были обречены стать библиографической редкостью уже при выходе в свет. Поэтому я позволил себе привести из них пространные цитаты.
…28 ноября 1974 года (дата записана у меня в дневнике) я заехал к Акселю Ивановичу домой. Обсуждали мы много наболевших вопросов. И повестку дня заседания специализированного совета с вариантами возможных его решений, и итоги выборов в Академию наук: тогда в члены-корреспонденты АН СССР выдвигался Неон Александрович Арманд, внук ленинской пассии, работавший в ИРЭ АН СССР. «Сто восьмой» письменно поддерживал это выдвижение, и Аксель Иванович, превосходно знавший академическое закулисье, объяснял, почему в этот раз выдвижение закончилось неудачей. Обсуждали и историю создания КБ-1, и преобразования в ВАКе… В общем, вопросов для обсуждения накопилось много. Беседовали, перескакивая с вопроса на вопрос, перемещались по квартире Акселя Ивановича на улице Губкина и остановились у картины в тяжелой раме, висевшей на некапитальной стене. Аксель Иванович по поводу этой картины разразился целым монологом:
— Картину эту мне подарили ленинградцы…
«Да, не очень-то определенно, — подумал я про себя. — Кто это — „ленинградцы“? Из какой среды?» — но вслух ничего не сказал.
— А писал ее бывший мой матрос с подводной лодки. Я еще помогал ему в Академии художеств учиться — он проходил обучение в академии, а числился у меня в команде и состоял на довольствии. Ну, ленинградцы узнали об этом и заказали вот этот морской пейзаж. На картине то самое место, где моя лодка на дне Балтийского моря лежала, в иле…
Я тогда еще не знал этой истории, ведь Марина написала о ней уже после смерти Акселя Ивановича.
— Художник этот стал хорошим маринистом, — продолжал Аксель Иванович, — но вскоре умер. А море тут — настоящее. Написано не хуже, чем у Айвазовского, у того ведь большей частью брызги… Дело тут такое, не терпящее отлагательства: у меня уже дважды был районный архитектор, говорит: стена у вас под угрозой, перегружена. Того и гляди рухнет. Ведь картина — махина настоящая… Вот если бы вы нашли, куда ее поместить, я бы вам ее и подарил.
Я еще раз осмотрел картину. Тогда — повторяю, год был 1974-й и я еще не читал историю о вещем пробуждении «тети Норы» — но место, где лежала в иле, на грунте, подводная лодка, видел — вот на этой картине. В правом нижнем углу — подпись художника «Н. Г… ков» черной краской, средние буквы в фамилии художника уже вытерты, не прочитаешь.
У нас в институте знавали, конечно, фамилии и погромче: например, в отделе кадров висела картина Н. П. Богданова-Бельского «Пастушок» — зеленеющая березка, рядом с ней — подросток-пастушок с кнутом на плече. Она куда-то запропастилась в годы развала оборонных предприятий при «перестройке»: кадровые службы тогда располагались за проходной института, инвентарного номера картина, видимо, не имела — и кому она приглянулась, можно только гадать.
Я сказал Акселю Ивановичу, что прикину и позвоню.
Созвонились, а примерно через месяц я известил Акселя Ивановича, что выезжаю за картиной.
Помню, что выделили мне тогда из целого парка автомашин, которым располагало тогда наше автохозяйство, грузовичок с крытым верхом, с брезентовой «крышей» — на случай дождя.
Приехали. Аксель Иванович встретил нас уже в подъезде и по-стариковски суетился у картины, которую мы осторожно, на руках, вносили в лифт.
При попытке поставить картину в чрево грузовичка встретилось препятствие — в раскрытую полость на задней стенке картина никак не проходила. Что делать?
— Отбивайте верхнюю рейку, — сказал я водителю.
— Юрий Николаевич, — заскулил он, — да вы же знаете, что мне Золотухин[222] за это сделает! Скажет: брал машину в исправном виде, а возвращаешь с поврежденным верхом. Кто будет платить за ремонт?
