Остин предвидела все. Она догадывалась о нашей реакции, и в романе «Чувство и чувствительность» была на шаг впереди нас. Тут можно снова вспомнить «Мэнсфилд-парк». Остин говорит здесь об очень важных вещах – о том, что лучше быть добрым, чем умным. Но именно это мы упустили из виду в других ее книгах. Остин воплотила эти два качества в двух персонажах – Фанни и Мэри Крофорд – и заставила нас решать, кто из них лучше, вынуждая пойти против собственных эмоций. Тот же прием она применила в «Чувстве и чувствительности». Прочие романы Остин кажутся очень романтичными, и мы не задумываемся о том, что именно делает их таковыми. На сей раз, подав соус отдельно от мяса, она заставила нас познать истинный вкус и того, и другого. Элинор и Фанни Прайс против Марианны и Мэри Крофорд – менее приятный, но правильный выбор против более приятного и неправильного. У Марианны была сказочная любовная история, у Элинор, в понимании Остин, – настоящая любовь.
Как только я согласился с этим, все стало обретать смысл. Теперь, всерьез задумавшись, я понял, что любовь Элинор, Элизабет, Эммы и вообще любовь в романах Остин зиждется на доброте, взрослении, умении учиться и дружить.
Любовь для Остин – не то, что случается с вами нежданно-негаданно, а то, к чему необходимо себя подготовить. Пока Элизабет была уверена в своей абсолютной правоте, пока Эмма пренебрегала своими близкими, пока Марианна игнорировала советы сестры по поводу морального долга перед соседями и семьей, их сердца были наглухо закрыты. Прежде чем влюбиться в кого-то, нужно познать себя, – считала Остин. Другими словами, требуется повзрослеть. Любовь не изменит вас волшебным образом, не сделает лучше, не превратит в совершенно иного человека (еще одна сказочка, на которую я купился); любовь «наложится» на уже готовую сформировавшуюся личность.
Любви тоже надо учиться, – утверждает Остин в «Нортенгерском аббатстве». Правда, в книге речь шла о любви к гиацинтам и романам, и мне никогда не приходило в голову, что учиться нужно и самой любви, романтической привязанности к другому человеку. Казалось бы, что может быть более естественным, чем способность влюбляться? А вот Остин уверена, как бы странно это ни звучало, что способность любить не является у нас врожденной. С ее точки зрения, вовсе не обязательно быть молодым, чтобы испытывать глубокие чувства; скорее, наоборот, молодость препятствует проявлению глубоких чувств. Да, по нашим меркам, почти все героини Остин довольно юны, однако к тому времени, когда к ним приходила любовь, они успевали избыть наивность и невежество. К тому же одной из героинь было уже двадцать семь – возраст, так пугавший Марианну; еще двум – по меньшей мере тридцать пять. Что до Марианны, то шестнадцать ей в начале романа, а в конце – на три года больше: она достигла возраста сестры, и, наконец-то, стала так же мудра, как Элинор.
Однако познать только себя, по мнению Остин, недостаточно. Нужно еще понять человека, в которого влюбляешься, и, вопреки нашим с Марианной мечтам, это не происходит в одночасье. Для Остин любовь с первого взгляда – противоречивое понятие. Страсть с первого взгляда, вереница фантазий и образов, пробудившихся с первого взгляда, – это Остин признает. Но любовь с первого взгляда – никогда. Каким бы скучными ни казались суждения Элинор, они были правильными: необходимо часто встречаться, наблюдать за человеком, выслушивать его идеи и мнения. Для близкого знакомства недостаточно ни мгновения, ни недели; нужно много времени и терпения. Марианна, Элизабет Беннет и я, к нашему большому сожалению, на собственном опыте убедились, что нельзя моментально понять человека. И влюбляемся мы вовсе не в плоть и кровь, а в характер.
Конечно, это не делается специально; вряд ли кто-то составляет список положительных и отрицательных качеств избранника – вот вам еще одно клише – и подсчитывает, каких качеств больше. Я понял, что Элинор так же полагается на чувства, как Марианна, но судит гораздо глубже, чем младшая сестра. Любовь не поражает ее, как молния, более того, она не «поражает» в принципе. По мнению Остин, вы не знаете, когда именно влюбляетесь, просто в какой-то момент понимаете, что это так. «Ты давно его любишь?» – спрашивает Джейн у Элизабет почти в самом конце романа «Гордость и предубеждение». «Чувство росло во мне так постепенно, что я сама не могу сказать, когда оно возникло», – отвечает Лиззи. О том, когда влюбились Элинор и Эдвард, вообще не сказано ни слова. Сначала была симпатия, потом любовь; Остин дает нам возможность самим понять, что первая постепенно переросла во вторую.
Как-то раз я спросил себя: что, если бы Элинор никогда не встретила Эдварда? Что, если бы она «часто проводила время» с кем-то другим? И если бы она открыла для себя, что другой мужчина «превосходно образован», его «суждения остры и верны» и его «вкус тонок и безупречен»? Влюбилась бы она в этого другого? Ответ Остин предельно ясен: конечно, да. Не существует никакого «единственного» человека – вот что пыталась донести до нас писательница. Она не верит в судьбу или родство душ, в ерунду вроде вторых половинок, путеводных звезд, древнегреческих мифов или других мистических идей, с помощью которых мы превращаем любовь в нечто космическое, священное, в нечто большее, чем она на самом деле есть. В действительности любовь – это отношения, которые зависят не от судьбы, а от ее полной противоположности – случая.
Затем Остин делает еще один шаг вперед в своих рассуждениях – даже если вам случилось влюбиться, то не обязательно навсегда. Во времена писательницы развод был немыслим, но всегда имели место смерть и разочарования. И когда ты лишаешься возлюбленного, велика – и даже неминуема – вероятность влюбиться во второй раз. «Он еще воспрянет и будет счастлив с другой», – думала Энн Эллиот о капитане Бенвике, чья невеста не дожила до свадьбы. Сам Бенвик не верил в это, однако же полюбил другую – и намного быстрее, чем предполагала Энн. А Марианна вместо того, чтобы умереть от любви, как она когда-то мечтала, или отречься от мира, как планировала позже, продолжила жить, и в ее сердце зародилось чувство, которое ранее казалось недопустимым, – еще одна привязанность.
«Непросто излечиться от неодолимой страсти и перенести свою неизменную любовь на другого, – писала «первая леди» английской литературы, чьи произведения интерпретировали в десятках слезливых фильмов и душещипательных сиквелов. – На это разным людям потребно отнюдь не одинаковое время». Другими словами, никакая «страсть» не способна быть «неодолимой», а уже существующую «любовь» можно «перенести на другого». Наши чувства, равно как и наши мысли, переменчивы. Остин верила в любовь, но только не в ту, в которую верили мы с Марианной.
Все, чему учит нас Остин, – не теоретические соображения. Когда у нее просили совета в настоящих любовных делах, ее слова не расходились с делом. Ее любимая племянница Фанни Найт в двадцать один год не могла решить, выходить ли замуж за молодого джентльмена по имени Джон Пламптре. Девушка сомневалась. Он казался ей слишком уж чинным, религиозным и нравственным, да к тому же она не была уверена, достаточно ли сильно любит его. Свои переживания Фанни изливает в длинных письмах мудрой тетушке Джейн.
Переписка была засекречена: первое послание Фанни спрятала в стопке нотных листов, и даже Кассандру, сестру Остин, не включили в список посвященных. «Не представляю, смогла бы я как-то иначе скрыть получение этой посылки», – одобряет изобретательность племянницы Остин. «…Невзирая на то, что твой дорогой Отец с большим усердием шел по моему следу, пока не застал меня в одиночестве в Обеденной комнате, Твоя Тетушка К. заметила-таки в его руках сверток. Как бы то ни было, уверяю тебя, никто ничего не заподозрил». Впрочем, следующее письмо заставило Остин понервничать. «Моя дорогая Фанни, я буду несказанно рада вновь получить от тебя весточку, но… напиши и то, что можно будет прочесть [вслух] или рассказать остальным», – отвечала она.
