— Я с радостью сделаю для вас все, что в моих силах, мадам, — тихо сказал он.
— Спасибо, Али. Буду признательна, если ты сможешь подождать меня утром в дамской гостиной. — Взглянув на Рафаэля, расстегивающего рубашку и ремень, она спросила: — Ты распорядился приготовить ванну?
Рафаэль кивнул.
— И немного перекусить сейчас, до ужина. Я забыл сказать, чтобы накрыли здесь, а не в столовой. Ты не могла бы это сделать?
— Конечно.
Она направилась к выходу, и Али потянулся, чтобы открыть для нее дверь.
Ей не пришлось дожидаться утра, чтобы поговорить с Али. Не успел Рафаэль доесть, как ему принесли записку от Джилса Бартона.
Кэтрин, держа в руках маленький бокал хереса, подчиняясь просьбе Рафаэля составить ему компанию, наблюдала, как он изучал письмо.
— Что там?
Он порвал листок на четыре или пять кусочков и бросил остатки к крошкам на тарелке.
— Ничего, что должно тебя волновать. Мне нужно съездить в Кипарисовую Рощу.
Но Кэтрин трудно было обмануть. Он что-то утаивал от нее, что-то важное, раз так стремительно вскочил, позабыв об усталости. Наблюдая, как Али торопливо помогает ему надеть синий пиджак и кремовые бриджи из оленьей кожи, она пыталась сообразить, что же это могло значить. Ее мысли обратились к Фанни, но только на долю секунды, затем она прогнала их. Рафаэль был не из тех мужчин, кто бежит по первому зову женщины, да и Фанни не стала бы злоупотреблять их дружбой. С другой стороны, вряд ли спешный вечерний визит объяснялся необходимостью обсудить с Джилсом урожай или тонкости управления поместьем. Возможно, она преувеличивала, считая, что Рафаэля что-то беспокоит. Записка могла быть простым напоминанием Джилса о том, что он проспорил ее мужу выпивку.
Однако когда он вышел, она не смогла удержаться, подошла к окну и смотрела, как он уезжает верхом на лошади вниз по дороге, вернее по поросшей травой тропинке вдоль реки, ведущей через болото к Кипарисовой Роще.
— Не волнуйтесь, мадам. Он вернется в целости и сохранности.
Кэтрин повернулась на раздавшийся за спиной голос. Она почти забыла о присутствии бесшумно передвигающегося лакея.
— Не сомневаюсь, — сказала она.
Али продолжил свою работу: поднял полотенца, разбросанную одежду, закончил раскладывать вещи Рафаэля, которые начала разбирать Кэтрин. Она ему только мешает, подумалось ей. Направившись к двери в смежную комнату, она остановилась лишь после того, как Али тихонько кашлянул, чтобы привлечь ее внимание.
— Мадам желает одеться к ужину?
Предстоящий вечер вдруг показался ей унылым, долгим и однообразным. Переодеваться было незачем, Рафаэль мог вернуться разве что к позднему ужину. Пока она колебалась, подыскивая вежливый отказ, он продолжил:
— Одна из служанок сочтет за честь помочь вам, мадам. Позвать ее?
Кэтрин покачала головой.
— Думаю, нет. Я не особенно голодна. Обойдусь чем-нибудь легким, что есть на подносе… Однако не мог бы ты оставить ванну, если несложно?
— Я с удовольствием подготовлю ее для вас, мадам. Но…
— Да, Али?
— У мадам должна быть личная служанка, которая бы выполняла мелкие поручения, заботилась об удобстве и следила за одеждой. Та, которую зовут Хэтти, из прачечной, прекрасно стирает белье и одежду слуг, но понятия не имеет, как заботиться о деликатных тканях. К тому же она слишком тучная и неповоротливая, чтобы состоять при хозяйке дома.
— Ты меня убедил, — с усмешкой ответила Кэтрин. — Но муж пообещал кого-нибудь подыскать мне в прислуги. Может, вскоре он вспомнит об этом.
— Есть женщина, которая, я уверен, подойдет вам, мадам. Ее зовут Индия.
Кэтрин, знакомая с уловками прислуги, вопросительно посмотрела на него.
— Полагаю, ты неравнодушен к этой самой Индии?
В его глазах с тяжелыми веками появилась и исчезла улыбка, после чего он с достоинством кивнул.
— Она моя душа, — признался он, — луна моих наслаждений. Вы удивлены, мадам? Конечно, вы угадали. Но нет, это мои слова, n’est ce pas?[80] Вы все равно узнаете, мадам, что я родился и вырос в Северной Африке, в пустыне. Мой отец был бедуином, мать — эфиопкой. Когда мне было девять лет, мой отец, вождь нашего племени, был убит собственным братом. Меня отправили в пустыню умирать, но мой двоюродный брат, который старше меня на десять лет, был слишком жадным и продал меня каравану работорговцев. Когда-то, вечность назад, я говорил на арабском языке и был мусульманином. Сейчас я принял бога моего хозяина. Боюсь, что моя Индия язычница, однако я надеюсь убедить священника, когда он здесь появится, благословить наш союз.
— Кое-чего я не могу понять. Муж недавно говорил, что ты совсем недолго пробыл здесь, в Альгамбре. Насколько мне известно, во время путешествий ты находился вместе с ним, так же как и в Новом Орлеане, когда он первый раз вернулся из-за границы.
— Отчасти это так. Шесть месяцев назад месье Раф получил известие от месье Бартона, что плантация почти разрушена, а управляющий, которого он назначил, оказался плутом. Однако, прежде чем предпринимать какие-либо действия, он хотел получить доказательства, но если бы приехал сюда сам, то вряд ли смог бы их найти. Учитывая его прошлые дела, ему лучше было приехать тайком, поэтому сначала он отправил сюда меня. Я приехал, увидел, что происходит, и доложил ему. Прошло некоторое время, прежде чем месье Раф смог получить разрешение вернуться. Когда он наконец сошел на берег в Новом Орлеане, я поехал в город, чтобы прислуживать ему и более подробно описать происходящее в поместье. Проведя три недели в городе, месье Раф велел мне вернуться и подготовить все к вашему приезду. Сожалею, мадам, что задание выполнено ненадлежащим образом.
— Я начинаю понимать сложность твоей задачи, — сказала Кэтрин. — Уверена, что, учитывая обстоятельства, ты сделал все возможное.
— Так точно. Ваш приезд был запланирован задолго до моего возвращения. Прошу вас поверить, что я не ищу оправданий за свои промахи. Это было бы невозможно. Я крайне сконфужен, и моему стыду нет предела. — Он опустил глаза, явно страдая от чувства вины. — Я бы отсек себе правую руку, если бы это помогло избавить вас от здешних неудобств. Но это было бы бесполезно. Более того, вынужден признать, мадам, что вы лучше моего можете бороться со своими врагами.
Это признание смутило ее, а искренность тронула до глубины души.
— Спасибо, Али, — просто сказала она. — Возможно, придет время, когда мне понадобится сильная правая рука. А до тех пор, пожалуйста, не думай, будто я тебя виню.
— Вы также не должны винить других, — продолжил Али. — Они лишь орудие, испуганное орудие. Мою Индию не смогли бы так использовать, ведь она язычница, дитя диких лесов, полей и ручьев, она поклоняется солнцу, дающему жизнь. У нее нет ни потребности в «магии темноты», ни страха перед ней.
