— Карлос, пожалуйста, отвези меня домой! — жалобно попросила она.
— Конечно, сеньорита! — Он поднялся и протер глаза. — Простите, я не ожидал. Сеньор Луис обычно звонит мне по мобильному телефону, и я подхватываю его у входа…
Как же ей выкрутиться?
— Понимаешь, он еще некоторое время будет занят, а я очень тороплюсь!
Карлос ничего не заподозрил. Он завел мотор и вывел машину на дорогу. Облегченно вздохнув, Эмма откинулась головой на кожаный валик. Она уже начала успокаиваться, но тут раздался звонок телефона. Карлос повернулся к ней и, похоже, заметил, с каким ужасом она смотрела на телефонный аппарат.
— Это Луис, — сказала она.
— Кому-то из нас придется ответить, — нерешительно обратился к ней Карлос. — Он рассердится…
«Роллс» притормозил, и Эмма взяла трубку.
— Слушаю! — Она сама удивилась тому, насколько спокойно ей удалось произнести это слово.
— Как дела, Эмма? — Луис говорил тоном доброго дядюшки, уговаривающего непокорного ребенка.
— Карлос везет меня домой, я не смогла поймать такси.
— Вернись, нам необходимо поговорить.
— Нет! Пожалуйста, Луис, я не могу!
Может быть, ему это нужно, но ей нет. Она положила трубку. Больше он не звонил.
— Спасибо, Карлос. Сеньор Кеведо ждет тебя в отеле.
Она выбралась из машины и побежала к себе на четвертый этаж. С каким чувством избавления закрыла она за собой дверь и вдохнула уже привычный запах своего временного жилища! Да уж, этого своего дня рождения она действительно никогда не забудет! Все, что теперь нужно, — принять горячий душ, а потом в тишине и покое поразмыслить о сегодняшнем дне и его последствиях в будущем.
Но едва она вспенила шампунем волосы, раздался стук в дверь. Эмма не отозвалась. Луис продолжал стучать.
— Уходи, слышишь? Оставь меня одну! — крикнула она.
— Мне нужно с тобой поговорить, Эмма.
Она ожесточенно растиралась полотенцем. Ему нужно. Всегда на первом месте его нужда.
— Открой, Эмма! Это, наконец, смешно, что за ребячество?
Обвинение задело ее, потому что в нем был элемент правды. Как объяснить, что она его не подпускает к себе из-за ее собственного безволия, из-за неспособности ему сопротивляться? Нужно время, чтобы окружить себя таким панцирем, сквозь который он не в силах будет проникнуть.
— Это разговор о нас с тобой, о нашем будущем, — настаивал Луис.
— Нет никаких «мы». Произошла ошибка. Я напилась — в этом все дело! — кричала она через дверь.
— Не верю! Открой и повтори то же самое, глядя мне в глаза!
— Убирайся к черту!
— Открой же! Чего ты боишься? Все, чего я хочу, — это говорить с тобой.
— Неужели? А там, в спальне, ты хотел всего-навсего меня поцеловать?
После паузы до нее донесся чуть слышный глубокий вздох.
— Прости, но я выполнил условия нашего договора.
— Не переживай, Луис! — В голосе ее зазвучала издевка. — Можешь спать спокойно. Полиция тебя не разбудит и машинка с решетками на окнах никуда не увезет.
— Меньше всего я беспокоюсь как раз об этом, — ответил он жестко.
— Прости. Я, глупая, не сообразила, что ты сегодняшнюю «случайность» подготовил заранее. Заплатил им, и они все сделали.
Он сокрушал кулаками дверь и громко бранился. Эмма раскаивалась в том, что оскорбила его гордость, но о том, что массивная дубовая дверь надежно разделяет их, она не сожалела.
— Тебе очень нравится испытывать мое терпение, да, Эмма? — Его голос звучал печально, и она хорошо представляла себе, какой у него должен быть удрученный вид. — Ты ведь отлично знаешь, что я имею в виду. Мне нечего бояться полиции, ты не из тех, кто будет вмешивать ее в свою частную жизнь.
Просьба о прощении рвалась с ее губ, но Эмма не дала ей выхода.
— Ты должен сейчас уйти, Луис! — сказала она, взяв себя в руки. — Хоть всю ночь простоишь у меня на пороге, я тебе все равно не открою.
— Что ж, хорошо. — Эти слова ее обрадовали, но им было продолжение: — Попрошу Карлоса привезти мне спальный мешок и что-нибудь освежающего. Тебе рано или поздно придется выйти. Я должен говорить о своих чувствах, глядя тебе в глаза. Будь я проклят, если еще что-нибудь выкрикну сквозь дверь!
Эмма бросилась в спальню.
— Глупая, глупая, глупая! — повторяла она.
Что же она наделала! Поставила препятствие на пути человека, которому только это и нужно. Ведь он действительно всю ночь проторчит у двери. Кто из них ребячлив, интересно знать! Она сняла с плечиков костюм. Пусть делает что хочет! Больше он не услышит от нее ни слова. Может быть, это его смутит и он уйдет.
Войдя в гостиную, Эмма села писать письмо матери, но не смогла сосредоточиться и отложила лист в сторону. Потом она подошла к книжному шкафу. Надо выбрать что-нибудь совсем уж отвлеченное. Ага, вот! «Нищенствующий орден Святого Доминика». И вдруг волосы зашевелились у нее на голове: Эмме как бы послышался тяжелый вздох Луиса.
Она включила телевизор, но болтовня и юмор игрового конкурса не отвлекли ее от мысли, что Луис где-то рядом. Невыносимо! Скрестив руки и впившись пальцами в плечи, она расхаживала взад и вперед по комнате. Его обязательно надо прогнать.
— В конце концов, чего ты хочешь, Луис? — закричала она, увидев сквозь дверной глазок, что он еще не ушел: сгорбившись стоит у стены, заложив руки в карманы. — Ну трахнулись — и что? Завершился еще один эксперимент. — Все хорошо, она говорила как раз то, что надо. Ей никогда не забыть как он сказал, что она для него — эксперимент. — Я хотела убедиться, что ты в постели интереснее Брэда. — Еще один болезненный удар. Ты мечтал о чистой куколке, так вот тебе она — правда, вся вымазанная грязью! Хорошо, что их разделяет дверь — в глаза она никогда не посмела бы такое сказать… — И знаешь что? Ты нисколько не интереснее его. Брось валять дурака. Уходи, ты мне не нужен.
Она вбежала в спальню и, закутав голову покрывалом, упала на кровать. Вскоре та затряслась в такт ее рыданиям. Теперь он возненавидел ее и ушел. Но разве не этого она добивалась? Увы, Эмма не могла ответить себе утвердительно.
Что с ней? Где научилась она говорить неправду и оскорблять достоинство другого человека? Даже если считать, что ее принуждали к такому поведению, разве это можно считать оправданием?
Тыльной стороной руки стерев с лица слезы, она скатилась с кровати и уселась на пол. Ей нужно сперва попросить прощения, а потом уже мирно настоять, чтобы Луис ушел. Однако вот что ясно как белый день: он вряд ли захотел бы ласкать и целовать ее вот такую, с мордой, распухшей наподобие йоркширского пудинга.
— Прости меня, Луис… — С этими словами она открыла дверь. Ее план удался, Луиса на лестничной площадке не было.
