Кожа у меня горела и зудела. Я села, потом встала с кровати.
Ложась рядом с ним, я даже не предполагала, что мы начнем целоваться. Я-то считала, что у него слишком все болит и совсем нет сил даже подумать о… том, чем мы занимались. Но это все как-то вдруг произошло, он навалился на меня — я этого хотела, но…
Я принялась нервно расхаживать по его комнате, не зная, чем заняться, и настроение у меня как-то испортилось.
Та девчонка, которая целовала Тристена в лаборатории, появившаяся, когда я ощутила вкус раствора у него на языке, — она бы не одергивала блузку, мешая его руке подняться выше. Нет, она сама бы разделась. Но я не она…
Продолжая ходить из угла в угол, я подошла к его столу. И заметила под какими-то другими книгами то самое первое издание «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда». И вспомнила, как Тристен не хотел, чтобы оно попало мне в руки.
Он все еще разговаривал по телефону. Слов я не разбирала, но поняла, что звонил не его отец, как он надеялся. Или боялся. Голос Тристена был спокоен, говорил он весьма сдержанно, как будто не так-то уж хорошо знал звонившего.
Передо мной лежала запретная книга, она манила меня. Почему он не хотел, чтобы я ее видела? Я же отдала Тристену вещи, имевшие огромную ценность для моей семьи. А он что от меня скрывал? Было ли у меня право знать о нем все? Мы же лежали в одной постели …
Я импульсивно протянула руку, вытащила книгу и открыла форзац с дарственной надписью, на которую упал мой взгляд еще тогда, в лаборатории.
Тристену, с благодарностью за его силу, когда я был слаб. Никогда и ни за что не сомневайся в справедливости своих поступков, как бы люди ни судили… Храни …ть обо мне…
Я не все могла разобрать, дед Тристена и с самого начала писал совсем без нажима, а к концу строки почерк становился совсем неразборчивым — видно, что рука дергалась. К тому же на листе были пятна, которые я уже заметила в прошлый раз, чуть ниже подписи. Одно большое, а еще отпечаток пальца — поменьше. Я поняла, что это кровь: уже не в первый раз видела подобное.
Я присмотрелась повнимательнее. Точно кровь, как и на списке моего отца…
— Джилл? Что ты делаешь?
Я резко подняла голову, закрыла книгу и повернулась — в дверном проеме стоял Тристен со скрещенными руками и смотрел на меня.
— Тристен, — заикаясь, начала я, охваченная чувством вины, а также какой-то смутной, но очень давящей тревогой, — Что ты сделал?
Глава 57 Джилл
— Джилл, говорил же я тебе ее не трогать, — сказал Тристен, входя в комнату и закрывая за собой дверь. В глазах проглядывал какой-то холодок, словно он на меня злился. — Это личное.
От смущения у меня вспыхнули щеки, но я не сдалась и не положила книгу.
— Тристен, я же с тобой всем поделилась. — Ну, почти всем…
Тристен подошел ко мне еще ближе и мягко, но уверенно вытащил книгу у меня из пальцев.
— Джилл, — сказал он, и я заметила, насколько он бледен. — Мне кажется, что будет лучше, если всего обо мне ты не узнаешь.
Я посмотрела на него и покачала головой:
— Тристен, это нечестно. Ты не можешь решать за меня.
У него был какой-то секрет. Страшный.
Ужасные тайны в моей жизни чем-то напоминали пятна крови. Я была уже настолько хорошо знакома с Тристеном, что узнавала многое издалека. Бегающий и затравленный его взгляд выдал все, что мне было нужно, за исключением самой правды.
— Тристен, что произошло? — настойчиво повторила я. — Я имею право это знать.
Мы только что вместе лежали в постели. Благодаря мне он обрел ключ к изгнанию собственных демонов, я была с ним рядом, когда он чуть не погиб. Я заслужила правду. Он должен был объяснить мне, что написано в этом странном посвящении… и откуда взялось кровавое пятно.
— Джилл, — сказал он, с легкостью сдаваясь, словно ждал возможности кому-то довериться. Он положил книгу и провел здоровой рукой по волосам. Холодка в его глазах больше не было. Наоборот, стало казаться, что его мучают вина и горе. — Не знаю, как тебе сказать, — начал он. — Я до недавнего времени даже не был уверен в том, что все это правда. Я надеялся, что это не так, пытался убедить себя…
— Тристен, все в порядке, — уверила его я. Но я боялась. — Рассказывай.
Он побледнел еще больше, губы побелели, но смотрел он прямо мне в глаза.
— Джилл, я убил своего деда.
Глава 58 Джилл
— Что? — Я хотела, чтобы он сказал это еще раз, надеясь, что услышала что-то не так. — Тристен, повтори.
— Я убил своего деда, — снова сказал он. — Точнее, это сделало чудовище — моими руками.
Мы стояли лицом друг к другу, мне хотелось убежать, но он перегородил мне выход.
— Как? — спросила я. Голос мой звучал сдавленно. — Что ты…
— Ножом. — Он скривился так, словно его самого опять резанули. — Похоже, зверю предпочтителен этот способ.
Я понимала, что на самом деле Тристен не может нести ответственности за то, что случилось с его дедом. Рассудком я понимала, что не его в этом надо винить. Я видела, как он менялся, и знала, что зверь и мой любимый — не одно и то же. Но я все же смотрела на его руки — вонзившие лезвие в собственного родственника. В человека, которого он любил… который подарил ему музыку, научил сочинять. У Тристена в руках был нож…
В моем больном воображении эти образы смешались с фантазиями об убийстве моего собственного отца, которому тоже перерезали горло.
— Тристен, нет! — воскликнула я, качая головой. — Не верю, что это сделал ты!
— Джилл, я этого и не делал, — сказал он. Но голос его звучал не очень уверенно. — То есть само действо было произведено моим телом. Но это был не я. Ты же помнишь, как я той ночью переменился…
Я его слышала и понимала, что он прав, но страх и ужас все равно побеждали рассудок. Я лежала рядом с убийцей. Не с потенциальным убийцей — ведь Тристен этого боялся, — а с настоящим. С человеком, пролившим чью-то кровь. Я все еще качала головой и пятилась от него. Он только что этими же пальцами касался меня…
— Тристен, нет.
Он сделал шаг вперед, протягивая ко мне руку, он говорил поспешно, признание лилось из него.
— Прошу тебя. Попытайся понять. Дед умолял помочь ему уйти из этого мира. Он помнил все те ужасы, которые совершил он сам, и он больше не мог так жить. Он уже был прикован к постели, почти парализован, и днем и ночью его терзали воспоминания, которые раньше как-то удавалось подавлять. Он упрашивал меня украсть у отца смертельную дозу таблеток, но этого я сделать не мог. Я слишком сильно его любил, чтобы потерять его навсегда. Я был эгоистом, таким эгоистом, что не мог покончить с его страданиями.
